Через неделю, 21 апреля, в российский прокат выходит фильм французского актера и режиссера Луи Гарреля «Этот новый мир». Он не только сыграл в нем одну из главных ролей, но и снял свою супругу Летицию Касту. Однако лента вовсе не о любви, а о том, как современные подростки хотят спасти мир от экологической катастрофы и что на этот счет думают их родители. В эксклюзивном интервью The City Гаррель рассказал, как ему вообще пришла в голову идея снять фильм с экоповесткой и почему при всей серьезности темы в нем так много юмора.
— Идея «Этого нового мира» (другое название фильма — «Крестовый поход». — Прим. ред.) пришла к тебе во время споров с младшим поколением?
— Вообще нет! Это было гораздо более безумно. Мы возвращались из Нью-Йорка с Жан-Клодом
(Жан-Клод Каррьер, для которого эта работа стала последней в фильмографии: легендарный сценарист скончался в прошлом году. — Прим. ред.), и он мне сообщил в самолете, что у него есть очень хорошая идея для сцены. У него часто появлялось много идей выше облаков. В Париже он прочитал эту сцену, которая стала первой в «Крестовом походе». Я ему сказал: «Ну это же как-то неправильно! Дети, которые увлекаются экологией». Я думал, что это взрослая идея, которую вложили в детские головы, меня это смущало и не казалось честным. Я говорил об этом со своими друзьями, читал им эту сцену, и они тоже считали ее фальшиво звучащей. Жан-Клод был этим немного опечален, потому что он-то был в ней уверен. Прошло три месяца, и я узнаю из телевизора, что шведская девочка начала голодовку, потому что она выступает за экологию и не поддерживает всеобщее бездействие. Это была Грета Тунберг. Я звоню Жан-Клоду: «Ты перед телевизором?» Он еще не видел. Я ему рассказал, что это было удивительно, прямо как в сцене, которую он написал. И четыре месяца спустя случились все эти детские протесты.
— Но эта «задержка зажигания» никак не умаляет ни актуальности фильма, ни удовольствия от его просмотра.
— Я думаю, фильм работает с этим ощущением прямолинейности благодаря детям. Если бы я сделал фильм раньше, чем молодые люди организовались, можно было бы считать его неправдивым, использующим детей. Никто не думает о том, что подростки 10–12 лет могут таким образом мобилизоваться.
— Ты выбрал комедийный и легкий тон повествования, чтобы балансировать между комедией и серьезностью сюжета, а также избежать поучительных уроков?
— Вместе с юмором мы открываем больше дверей к людям. Проблема большинства активистских лент — они сразу дают ответы на все вопросы, определяют, что есть благо и зло, зрителю только и остается, что следовать логике. С юмористическим подходом у зрителя есть выбор. Принцип комедии — немного отодвинуть реальность. Это как раз первая сцена: куда он дошел, этот парень? Зритель может таким образом почувствовать удовольствие от комедии, которая к тому же основана на экзистенциальной тревоге. Мне очень понравилась эта идея — относиться к тревожному сюжету в шутливой манере.
— Утопический проект детей, в котором они хотят устроить море в Сахаре, напоминает об Альфонсе Алле — он предлагал поместить города в деревни.
— Да, но подожди… Когда Жан-Клод рассказывал мне об этой идее, о сценарии, я все еще был в сомнениях. Проведя некоторые исследования, я обнаружил, что в 1890 году Фердинанд де Лессепс, который построил Суэцкий канал, пошел в Сенат с предложением пустить Средиземное море в алжирскую пустыню, чтобы создать там внутреннее море. Этот проект имел две цели: охладить климат и создать плодородные земли. Проект был тщательно изучен в Сенате, но тогда не было нужной техники, чтобы взобраться на дюны, это было слишком дорого.
Затем Жюль Верн написал книгу, вдохновленную этим проектом, которая называлась «Вторжение моря». Я также узнал историю озера Солтон-Си в Калифорнии: плотина рухнула, и вода вылилась в пустыню, создав натуральное внутреннее море. Сейчас это море загрязнено, оно высыхает, но лет через 50 там будет место с пляжами и отелями. Короче говоря, поместить морскую воду в пустынные регионы — вполне рабочий вариант.
Мы отправляем ракеты на Марс, почему мы не можем сделать море? Если условный Илон Маск подумает об этом, я уверен, мы в этом преуспеем. Есть географы, геологи, инженеры, у которых наверняка есть подобные идеи — априори немного сумасшедшие, но, возможно, гениальные и выполнимые для глобальной экологии. Детский проект в этом фильме не настолько нереалистичный.
— Вернемся к Грете Тунберг, которая кажется основополагающей фигурой в фильме. Тебя она восхищает как важнейшая фигура нашего времени?
— Поначалу она говорила, что нужно заняться экологическим вопросом. Она, несомненно, задумалась о своем исчезновении, когда услышала, что планета станет необитаемой лет через 50. Поэтому она и сказала, что нужно срочно все это прекратить. Есть мнение, что она перебарщивает, слишком радикальна. После этого пришел коронавирус, и мы все столкнулись с собственной смертью. А еще узнали, каково это — все остановить за две секунды (речь про локдауны). Я ставлю себя на место 15-летних подростков, они, должно быть, позеленели от негодования и спросили себя: «Почему они делают это для себя, но не для нас?»
— Фильм будто рассматривает детей с долей одобрения их решимости и с легкой тревогой перед их одержимостью.
— Дети сейчас выступают. Они только и делают, что бунтуют. Идея этого фильма в том, что они не только выступают, но переходят к действиям, идут до конца. Они обсуждают целесообразность, изучают соотношение выгоды и рисков, ищут финансирование — в общем, они действуют.
— Первые сцены очень забавные по своему контрасту: родители поражены действием Жозефа, их сына, который продал их вещи без спроса. То, что сделал Жозеф, конечно же, шокирует, но разве это несправедливо по итогу?— Да, он продал их одежду, вещи, вина… Можно избавиться от избыточного, от роскоши. У всех нас дома есть вещи, которыми мы не пользуемся, но их присутствие нас успокаивает. В том, что Жозеф продал, не было ничего жизненно важного. Представь, что мы продадим все ненужное в мире, — мы бы создали гениальную копилку для экологических проектов. Идея детей хороша.
— «Этот новый мир» указывает на важный аспект: Грета Тунберг и дети, поддерживающие ее, шокируют тем, что их идеи не соответствуют их возрасту. Нам сложно принять тот факт, что младшие завладевают темами, отведенными взрослым?— Думаю, да. Если ничего не происходит, если ни одна экополитика не имеет эффекта, мы не застрахованы от более жестких действий.
— Движения вроде Extinction Rebellion (использует методы ненасильственной борьбы, выступая против климатических изменений. — Прим. ред.) об этом говорят?
— Мы не знаем, что может произойти в ближайшем будущем. Если станет понятно, что мы движемся к исчезновению, импульс жизни станет слишком сильным, как это объяснял Фрейд. Я не знаю, как нам обойтись без жестоких реакций. Если руководители государств не предпримут более радикальных решений, то это сделают следующие поколения.
— Чувствуется, что что-то происходит: появляются экокварталы, энергонезависимые здания, электромобили.
— Да, но все это очень слабое, долгое, робкое. Что-то происходит, но хватит ли этого? С другой стороны, мы в яме. Если мы себе скажем, что через 30–40 лет Земля перестанет быть обитаемой, мы не сможем жить с этой тревогой все время. В общем, мы просто стараемся об этом не думать.
— Сцена с загрязнением мелкодисперсными частицами заставляет подумать о ситуации с коронавирусом. Фильм был написан до пандемии?
— Я его написал и снял до ковида, потом нам пришлось прерваться на локдаун, когда мы снимали эту сцену. Я попросил друга снять меня на телефон на пустынных улицах Парижа. Когда ковид случился, были такие же скептические реакции, как на глобальное потепление: «Нет, это невозможно, это просто грипп». Случилось столько смертей, прежде чем мы поняли, что это серьезно, что это мировая эпидемия. Стечение обстоятельств показало, что было эхо между этой сценой с частицами и ковидом.
Есть один трюк с этим фильмом: мы начали писать сценарий — появились эти дети вместе с Гретой Тунберг, мы сделали эпизод об угрозе частиц — пришел ковид. На фоне этого я вдруг подумал, что доставить воду в Африку будет возможно. Я не уверен, что это произойдет на моем веку, но это случится. В пустыне будет больше кислорода, дождей и культур. Когда-нибудь эта пустынная часть Африки будет зеленой.
— Сцена об угрозе частиц вызывает смену настроения — с легкого на тревожное.
— Да, так и задумано. Я вообще хотел пойти еще дальше во мрак, но Жан-Клод был не согласен. Он хотел, чтобы фильм оставался оптимистичным. Впрочем, фильм заканчивается нотками надежды. Как если бы мы доверили свое будущее детям, а затем поняли, что у них все получилось.
— Это конец сказки или небылицы…
— Мне нравится, что фильм стремится к мечте, к утопии. Это не предотвращает самых тревожных моментов, таких как сцены угрозы. Я думал о фильме Питера Уоткинса «Военная игра», где он снимает симуляцию ядерной атаки. Сцена в «Этом новом мире» — сигнал для зрителей, которые говорят себе: «Такое не должно произойти никогда». В конце логично, что мама, которую воплотила Летиция, находится на экране, а не отец. Именно она быстро вступает в детский проект. Нам кажется, что она наивна, но в действительности — логична. Конец в кино говорит нам, что сам фильм верит в утопический проект.
— Оператор фильма — Жюльен Пупар, который ранее работал над «Божественными» и «Отверженными». Но для вас это первое сотрудничество?
— Я до этого никогда с ним не работал, но следил за тем, какой он потрясающий оператор. Весь «Этот новый мир» снят с плеча, я не думаю, что там есть хоть один план, снятый с земли. Мои прошлые фильмы были сняты на статике, но, когда ты выбираешь эту опцию, нужно продумывать более сложные планы, больше поз. Я решил не делать так в этом фильме, потому что хотел, чтобы он был живым.
— Ты явно унаследовал кинематографические черты своего отца Филиппа Гарреля — делать фильмы в семье, со своими близкими, с самим собой. Было ли для тебя очевидным играть в своих фильмах?
— Это упражнение, которое мне нравится. Мне очень нравилось рассказывать эту историю об экологии, но, чтобы не казалось, что это урок, я играл роль скептика. Я считаю, что это открывает диалог в фильме, дает пространство зрителям.
— Еще ты снял в фильме свою супругу Летицию Касту и Жозефа Энжеля, который был задействован в твоей прошлой работе.
— Я делаю фильмы с людьми вокруг себя, потому что они готовы много репетировать, а я люблю это делать постоянно. Проще всего репетировать с близкими. Летиция — талантливая актриса, мы живем вместе, потому мы можем работать дома. Жозеф — сын моих друзей. Еще пара актеров — наши настоящие друзья. Я говорил актерам: «Знаю, что вы не думаете как ваш персонаж, но я должен верить, что думаете». Жозеф вообще не особо экоактивист в реальной жизни, но у него получилось меня убедить.
— Когда ты делаешь такой фильм, как «Этот новый мир», ты надеешься хоть немного повлиять на мир?
— Нет, я надеюсь, что все посмеются. Если люди смеются, значит, ты затронул правильную сторону. У меня нет амбиций изменить сознание, но хочется сделать фильм о хорошем. И о том, что смешит. Если быть более честным, я надеюсь, что фильм затронет тех, кому сейчас 15–20 лет, что он совпадает с их реальностью и интересами.
Фото: A-One Films