Наравне с обычными солдатами на фронте во время Великой Отечественной войны были и писатели, и журналисты, и актеры. Для каждого эти годы стали самыми тяжелыми в жизни и оставили сильный отпечаток в том числе и в творчестве. Мы публикуем воспоминания Бориса Васильева, Юрия Никулина, Евгения Петрова и других о том страшном времени. Юрий Никулин
из интервью 1992 года, эфир программы «Тема»
Я расскажу вам, как юмор спас жизни, по крайней мере, человекам 20. Зимой 1942 года произошел случай, который, конечно, никто нигде не написал, не описал, это был запрет — такие вещи писать. Был послан наш отряд разведчиков-лыжников ночью в тыл врага. Они должны были пройти передовую. Там был отвлекающий маневр, наступление, разведка боем… А эти прошли тихо через проходы и в лес на лыжах, там у них было задание.
Владимир Басов
из мемуаров Владимира Басова «Сколько себя помню»
Борис Васильев
из интервью для «Автографа века» от 2005 года
На войну я ушел добровольно, ведь я из потомственной офицерской семьи. Отцовские друзья просто не поняли бы, если бы я не пошел. Я был на фронте уже 9 июля. И попал в окружение. То, что я уцелел, — это великое везенье, случайность. Меня направили в Смоленскую область, что меня и спасло. Я попал в места, которые хорошо знал. В любой другой местности я бы пропал, особенно в степи. Как степняк пропадает в наших лесах, так мы, лесовики, пропадаем в степях. Отец, командир Красной армии, воспитал меня как военного, готовил к этому: я все уставы знал назубок, строевым шагом ходил... Я и стрелять умел почти из всех видов оружия. Еще отец научил меня ориентироваться на местности.
Элина Быстрицкая
из книги Элины Быстрицкой «Встречи под звездой надежды»
В Киеве я пришла к руинам дома, в котором мы жили до войны. Помнила его большим, трехэтажным (у нас квартира была на втором этаже). А теперь увидела груду мусора и остатки крыши, которые взрывная волна забросила на соседний дом. Больше всего было жаль, что погибли все наши семейные архивы. Война беспощадно уничтожила мое детство, разделила время на «до войны» и «после». Впоследствии несколько детских фотографий я нашла у знакомых.
Иннокентий Смоктуновский
из мемуаров Иннокентия Смоктуновского «Я ненавижу войну»
В живых после той ночи остались девять человек; не задетых, не раненых — и того меньше, единицы. Я — один из них. Однако я не делал ничего такого, чего не делали бы все остальные: здесь упасть, отползти, пригнуться, встать за укрытие, переждать секунду артналет, лежа на дне воронки, нырнуть в канаву от летящей сверху бомбы — в общем, я делал все то, что делали все, каждый вокруг нормальный солдат, боец, человек. Других, поступавших иначе — не видел, не знал, за два года беспрерывной фронтовой жизни не встречал ни одного.
Константин Воробьев
из автобиографической повести Константина Воробьева «Это мы, Господи!..»
И были 150 г плесневелого хлеба из опилок, и 425 г варева из крапивы в сутки, и эсэсовцы, вооруженные лопатами, убивали беззащитных людей. Но там же, в аду концлагерей, были и беспредельное мужество, и трепетная товарищеская помощь, и невероятный, почти мифологический героизм.
Евгений Петров
из фронтовых очерков Евгения Петрова
Уже несколько дней я нахожусь на самом оживленном участке Западного фронта. Слово «фронт», которое в первый месяц войны употреблялось лишь условно, сейчас стало реальностью. Здесь многое напоминает Первую мировую войну — окопы, колючая проволока, известная стабильность. Но эта война неизмеримо страшнее, упорнее, кровопролитнее. Такой силы огня, какой ведется здесь уже третий месяц без отдыха, днем и ночью, в ту войну не было даже в самые напряженные дни.