Где праздник, там и я! Как москвичи в разное время встречали Новый год на уличных ярмарках

В Москве весь сезон идет большой проект «Зима в Москве», а вместе с ним и фестиваль «Путешествие в Рождество». Александр Абрахимов вспоминает, как в разные эпохи москвичи дружно готовились к Новому году и как проходили первые рождественские ярмарки, а еще делится личными впечатлениями из своего детства.

Уверен, что московские предки передали нам особый праздничный ген. А мы, развивая технологии впечатлений, проложили дорогу к уже традиционному фестивалю «Путешествие в Рождество».

Если верить историкам, массовые загулы древние горожане полюбили по банальной причине: зимой освещение в домах было скудное, люди тянулись к белу свету. Жители «квартала» шли гулять, играть и веселиться на сезонные уличные торговые площадки. Пройдут века, и мы будем называть этот формат эмоционального общения рождественскими ярмарками. А посещая их, находить еще один повод поговорить с собой о прошлом.

Назим Набиуллович Хабибуллин. Гостиный двор. Ярмарка

Программы уличных увеселений совершенствовались от эпохи к эпохе. Поначалу живого медведя дразнили, хоровод с ряжеными водили, в чертей рядились. Для бодрости мужики на кулаках бодались, а потом вместе пили кисель, брагу и медовуху.

Первые меломаны собирались на завалинке — «эстраде» — слушать музыку на дудках, свирелях и рожках. Скоморохи паясничали, а сказители, аккомпанируя себе на гуслях, несли в народ сказки, былины и откровенные небылицы. Товар тоже был, но в ограниченном ассортименте: хлеб, скотина, кожа, ткани. Росло благосостояние городского населения — росли и его аппетиты.

С XVII века традиции выхода в свет поддержали приехавшие в Россию иностранцы. Как только хлынули к нам заграничные товары, на слух москвичей легло новое слово — «ярмарка», производное от немецкого «jahrmarkt» («jahr» — «год», «markt» — «рынок»). В отличие от действующих городских рынков ярмарка была событием редким, карнавальным и веселым. Горожане к ней специально готовились — прихорашивались и румянились. А потом несколько дней кряду от души пели и плясали, пили и закусывали, скупали впрок товары и учились торговаться с иноземцами. А еще во время гульбы пытались наладить деловые контакты или завести романтические знакомства. Атмосфера ко всему располагала.

Чтобы все видели, что праздник пришел, придумали городские декорации. Несли они функцию бессловесных городских афиш. Так, в 1700 году Москва впервые «позеленела»: по указу Петра I, ценителя всего европейского, Москву к Новому году снизу доверху украсили зеленой хвоей. По большим улицам, у богатых домов перед воротами, на крышах трактиров и вдоль дорог ставили украшения «от древ и ветвей сосновых, еловых и мозжевелевых». Деревья втыкали прямо в землю или привязывали к колу. Людей «скудных» просили приспособить к ставням хоть одну зеленую веточку.

Еще по царскому велению городские улицы стали освещать кострами и фейерверками и семь дней стрелять из ружей и пушек. Если старики тихо ворчали, то молодежь воспринимала перемены с интересом и даже радостью.

В XVIII веке на зимних каникулах в кино не ходили — была иная услада для глаз: «огненный театр». На Новый год в 1749-м в Москве дали один из первых фейерверков и запустили великолепную «иллуминацию». Из издания Якоба Штелина узнаем, что шоу увидели благодаря соединению двух событий — «прибытия Императрицы Елисаветы Петровны в старинный Свой столичной город Москву, так и при благо­получнейшем наступлении новаго года».

Б. М. Кустодиев. Балаганы. 1917

С развитием артиллерийского дела стали давать «шуваловские фейерверки» с рисунками. В 1752 году фонтаном зеленых огней распускались в воздухе пальмовые рощи и гигантские алоэ. Во время этих сеансов завороженные зрители переносились из реального пространства в идеальное. И загадывали желания.

Следовала европейскому духу и императрица Анна Иоанновна: она специально выписала в Москву итальянских актеров комедии масок — вместо скоморохов. Были акробаты, жонглеры, силачи, фокусники, которые глотали огонь. Привозили даже обезьян и слонов. Анна Иоанновна к экзотике была неравнодушна.

Праздничный театр Москвы развивал увеселительные программы, честно подсматривая, что придумали коллеги на самой модной тогда ярмарке в Нижнем Новгороде. На Волгу выезжали московские делегации актеров и режиссеров. Появились дрессировщики и кукольные театры со злоязыким Петрушкой. В коробках показывали веселые лубочные картинки через увеличительное стекло. Позже стали давать спектакли, открывали фотосалоны и павильоны с синематографом. Креп ярмарочный товарооборот с леденцами, мясными пирогами, хрустящими калачами, веселящими напитками и рождественскими сувенирами.

В дореволюционной Москве многое было похоже на сегодняшнее предновогоднее переутомление. Горожане при деньгах носились по торговым центрам: атаковали «Мюр и Мерилиз» — будущий ЦУМ и Верхние Торговые ряды — будущий ГУМ. Скидок новогодних не было. Мало того, цены были ощутимо выше обычного. Взмыленные покупатели снимали нервное напряжение в Торговых рядах в ресторане «Мартьяныч». Это было довольно просторное заведение с несколькими залами и разными кухнями, но найти в эти дни свободный столик было проблемой.

В. С. Винокуров. Ярмарка. 2007

В конце декабря в центре Москвы вырастали «хвойные леса» — так тогда газеты называли елочные базары. Было их всего два — у Большого театра и на Воскресенской площади (ныне площадь Революции). Ставить дома живую елку долгое время считалось лишней тратой денег, ну а если барин сторговался, то здесь же за копейку-другую нанимал мальчишку-разносчика, который тащил за хозяином колючее дерево на собственном горбу.

Московская знать тщательно готовилась к новогодним балам. У портных и цирюльников в те дни немели пальцы. Дамы и кавалеры предавались кутежу в Благородном собрании — нынешнем Доме Союзов. Любители потанцевать на паркете собирались у губернатора Москвы на Тверской, 13, где уже больше 200 лет квартируют московские градоначальники.

В зале ресторана «Метрополь» в начале ХХ века в новогоднюю ночь гудели промышленники и богема — на столах была икра и стерлядь во льду, экзотические фрукты и цветы с Лазурного Берега.

С 1901 года москвичи шли за праздничными угощениями в Елисеевский магазин. В «храме обжорства» уже тогда к Новому году строили пирамиды из мандаринов, здесь закупали «колониальные» товары — трюфели и анчоусы, устрицы и швейцарские сыры, шампанское и вино. У входа нагруженных покупателей поджидало «такси» — конные экипажи на санях.

После шампанского москвичам хотелось гуляний. Главным местом для новогоднего променада был Тверской бульвар. По нему дефилировали пешком, предъявляя прохожим свои новые меха.

В начале XX века московская газета «Новости дня» вела светскую новогоднюю хронику, описывая праздничные званые балы, ресторанные застолья и поведение там присутствовавших. Издание отмечало, что «физии» некоторых из гостей были похожи на «поросячьи». И вот почему: «…По рюмочке, да по две, а где так и стаканчик красненького или беленького, да коньячок без счету на придачу, — к вечерку-то образовались градусы высокие…»

Владислав Нагорнов. Ярмарка

Шиком считалось украсить новогодний стол живыми цветами — зимой в садоводстве Ноева богатая публика могла заказывать ландыши. Каждый цветок — по гривеннику. А брали их сотнями.

Публика из разряда «невзыскательной» веселою толпою встречала Новый год в городском Манеже. Впервые — в ночь на 1911-й. По свидетельствам репортеров, художественная программа была ниже всякой критики: «Актеров, видимо, набрали среди завсегдатаев Хитрова рынка». Но москвичам из «недостаточных классов» новшество очень понравилось. Они искренне веселились, и под сводами громадного здания «стоял дым коромыслом».

Пышные новогодние московские традиции прервала Первая мировая война, а потом и революция. Городских впечатлений становилось меньше. В 1914 году запретили устанавливать елки, а в 1920-м Новый год вообще объявили буржуазным праздником. Улицы Москвы были голыми и тосковали по прежнему убранству.

Загрустили дети, оставшиеся без карнавала. Во многих школах Москвы висел тогда плакат: «Не руби леса без толку, будет день угрюм и сер. Если ты пошел на елку, значит, ты не пионер».

Взрослые, правда, не сдавались — во времена НЭПа стали по-тихому устраивать подпольные новогодние квартирники и домашние карнавалы. Журнал «Огонек» в 1927 году презрительно писал: «Единственное утешение — попойка в своем кругу, при завешенных окнах. На тарелочках времен Наполеона — моссельпромовская колбаса, рядом — белые хризантемы, икра в банке „Аз-рыбы“, и в мелком хрустальном сосуде — салат-оливье». Позже этот салат назовут «Столичный».

Здравый смысл со временем возобладал. В 1935 году праздник был официально реабилитирован, а год спустя в стране был налажен выпуск «Советского шампанского». Звон бокалов разнесся над Москвой.

В. В. Варт-Патрикова. Новый 1947 год. Москва

В послевоенные годы Новый год возвращается на московские улицы. И до 1990-х формат празднования придерживается ГОСТа. На фасадах зданий — плакаты-поздравления, иллюминация, в Домах культуры и на спортивных аренах — детские елки с Дедом Морозом, «Мосторг» организует выездную торговлю. При этом никаких массовых гуляний с ярмарками не предполагалось, да и гулять было некогда. Новый год проносился стремительно: два-три выходных дня — и на работу. И, кстати, так было до 2004 года.

Советская предновогодняя суета была похожа на спортивное ориентирование: бежишь по заданному маршруту, отмечаешься на точках, а финиш — за домашним столом. Все точно знали, куда идти за праздничной атмосферой — в главные магазины. В них было все: яркие огни и декорации счастья.

Самым страшным наказанием для меня было оказаться перед Новым годом в торговых Мекках — ГУМе, ЦУМе или Петровском пассаже. Я наизусть знал все отделы и секции — где свежий окорок, где колготки, где сапоги и пылесосы. За стойкость и терпение мне полагалась награда — мороженое в хрустящем стаканчике.

А. Е. Рябинский. Завтра Новый год

Главной удачей было посещение «Детского мира» на Лубянке, тогда на площади Дзержинского. Посередине атриума на подмостках вырастала елка до самого потолка. Все секции на первом этаже превращались в большой елочный базар. Можно было часами медитировать на тонны стеклянных шаров, сосулек и звезд. На малышню магически действовали электрогирлянды. Капризы и истерики конвертировались в подарки: девочки таскали под мышками кукол, мальчики — машины и самолеты. Ну а родители пыхтели со свертками и обувными коробками.

В панорамных уличных витринах «Детского мира» были новогодние подвижные декорации: ходили поезда, танцевали медведи, махали крыльями птицы, крутились лопасти вертолета. Нужно было протиснуться в первый ряд и припасть носом к холодному стеклу. Залипали надолго.

Роль будущих торговых шале играли наспех сколоченные хлипкие деревянные домики в русском стиле — они были открытые и на ветру неуютные. Расписанные под гжель и хохлому, похожие на часы с кукушкой строения устанавливали полукругом или рядами в скверах, на улицах, рядом с большими универмагами.

Рядом с метро возникали праздничные мини-базары. Здесь на голой земле выставляли шатающиеся столы, над ними как-то крепили бумажные гирлянды-гармошки и лампочки. И везде бросалась в глаза сиротливая елка с небрежно наброшенными украшениями и покосившейся набекрень макушкой.

Главными были продавщицы — все как одна «Снегурочки». На шубу накинут белый безразмерный фартук или короткий халат, а на шапке с начесом — мишура ободком и яркий кокошник на резинке. Продавали все до кучи: елочные игрушки, яблоки, котлеты-полуфабрикаты, конфеты. Бывало, что выбрасывали апельсины, шпроты, болгарские консервы «Глобус» — горошек или лечо, селедка «Иваси» шла на развес прямо из больших консервных банок. Урвать утку, финский сервелат или торт «Птичье молоко» — новогоднее счастье. У продавщиц были деревянные счеты, рука набита, глаз наметан. Ни о каких новогодних скидках речи не было. На морозе все стояли в очереди. С общественными местами тогда было туго, в ближайший ТЦ или фастфуд в туалет по-быстрому не забежишь.

Панов Станислав/Фотохроника ТАСС

На некоторых новогодних базарах готовили шашлык на углях. У одинокого мангала мялся специалист по баранине, как правило, кавказского вида. В руках у него был кусок картонной коробки, которым он гонял ароматный дымок. Рядом обустраивали пару высоких столиков — как в пирожковых и кафетериях. За ними обычно стояла компания — подозрительного вида мужчины и женщина. Сальными руками снимали куски мяса с шампура, выкладывали их кучкой на одноразовую бумажную тарелку с гофрированным ободком и время от времени что-то залпом пили. Женщина начинала на всю улицу громко хохотать, обозначая праздничное настроение.

Стройные пушистые елки были на цветных открытках и по телевизору, но не в продаже. Елочные базары открывались впритык к празднику: дней за пять-семь. Это был уличный загон-закуток с деревянным или сетчатым ограждением по периметру. Выбирали елки грубо — хватали за ствол и трясли, чтобы расправить ветки. Они тут же становились облезлыми. На продажу выставляли бесформенные деревья. Высоту елки замеряли при помощи загадочной палки-линейки. Несогласные с ценой сразу отсылались продавцом на три буквы — в лес. А там 30–31 декабря всегда был патруль дружинников — ловили елочных браконьеров.

Хвойный неликвид на базарах подбирали домашние дизайнеры. Приличные ветки отпиливали, собирали из них веник-букет, впихивали в вазу побольше (у нас была напольная), вешали шарик-другой и дождик. Малая художественная форма в 1980-е годы стала приживаться.

Альтернативой в магазинах были пластиковые искусственные елки бледно-зеленого цвета. Они явно страдали сколиозом. Нанизать на штырь негнущиеся упрямые ветки со слипшимися иглами-колючками и при сборке не пораниться было настоящим искусством.

Ярмарки проходили и в 1990-е, но не с таким размахом, как сегодня. Все время приятно удивляюсь. Ведь тогда мы еще и мечтать не могли об официальных длинных зимних каникулах и рождественских фестивалях — с аттракционами, музыкой, ледовыми шоу, печеными каштанами, глинтвейном, теплыми шале и… туалетами. И не думали, что на Красной площади у ГУМа сможем выбирать елки со специальных новогодних плантаций — десятка сортов, мягкости, оттенков и природной стойкости.

Все, что я видел в середине 1990-х и сразу после миллениума за границей — в Будапеште, Париже или Вене, — стало доступно в Москве. И теперь целый месяц столица живет в ритме сказки.

EPA/ТАСС

Мне кажется, сейчас создается новая традиция — это своеобразный микс: что-то среднее между праздниками досоветской эпохи и европейскими базарами. Город зовет за впечатлениями — надо идти! Где праздник, там и я!

Александр Абрахимов