9 знаковых работ с выставки Марка Шагала в Истре

16 ноября в музее «Новый Иерусалим» открылась экспозиция «Шагал: между небом и землей», на которую привезли более 230 произведений художника, включая редкую графику, гобелены и живопись. Выставка в Истре (полтора-два часа от Москвы) получилась со столичным размахом, и на нее точно стоит потратить свой выходной.

Хрестоматийной работы Шагала «Над городом», парящих в небе влюбленных, в «Новом Иерусалиме», правда, не ищите – Третьяковская галерея не дала. Но зато сюда привезли картины из парижского Центра Помпиду, ГМИИ им. Пушкина, музея Шагала в Витебске и частных собраний. Несколько произведений одолжила семья художника, а его внучки Мерет и Белла Мейер провели экскурсию для первых посетителей. «Это не ретроспектива, мы ее так не называем. Задача была, скорее, разобраться в деталях творчества Шагала, той обстановке, в которой он жил, познакомить с его художественным миром», – говорит куратор Екатерина Селезнева. Поэтому первое, что видишь при входе в зал, – старинные ставни с наличниками из еврейского дома. Они словно портал в другое измерение, которое, как писал Шагал, ему открывала живопись. Потом – «Автопортрет перед домом» (1914), а в отдельной витрине – кружка для ритуального омовения рук, доска для свадебных пряников, ритуальный светильник ханукия, еврейский народный лубок. Эти предметы религиозного обихода занимали важное место в любой истово верующей, хасидской семье – именно к такой и принадлежал Шагал. Все это он видел с детства. Но в этом быту художник смог уловить что-то великое и оно помогло ему вознестись над обыденностью – так появился важный для творчества Шагала мотив полета.

Фото: Михаил Голденков/The City

Родители горячее желание мальчика стать художником посчитали блажью. Отец, приказчик на рыбном складе, хотел, чтобы сын пошел в торговлю, а мать, у которой была небольшая лавка, видела его раввином. Но, как вспоминает Шагал, «в один прекрасный день (а других и не бывает на свете), когда мама сажала в печку хлеб на длинной лопате, я подошел, тронул ее за перепачканный мукой локоть и сказал: мама, я хочу быть художником. Ни приказчиком, ни бухгалтером я не буду».

Кольцо (1908-1909): встреча с Беллой

Фото: Михаил Голденков/The City

Объявив о своем решении родителям, Шагал едет в Петербург. Сразу поступить в художественное училище у юноши не получается, но он не сдается. Чтобы как-то заработать на жизнь, устраивается ретушером в фотомастерскую и разрисовывает вывески. Став наконец студентом, в 1908 году он едет на летние каникулы в родной Витебск, где в доме общих друзей встречает Беллу Розенфельд. У молодых людей начинается роман, но тот факт, что она учится в Москве, а он – в Петербурге, мешает им быть вместе. Пройдет долгих четыре года, прежде чем они наконец поженятся. На картине «Кольцо» влюбленных разделяет букет в вазе, а девушка в нерешительности держит помолвочное кольцо. Вдалеке во главе стола плечом к плечу сидит пожилая пара – то ли реальная, то ли рожденная воображением героев.

Мать (1914): картина вместо коврика

Фото: Михаил Голденков/The City

Вскоре Шагал добился того, о чем мечтал с детства: его преподаватель Лев Бакст помог ему получить стипендию, чтобы продолжить обучение в Париже. А в июне 1914 года в Берлине открылась его первая персональная выставка. Тогда художник еще не знал, что из-за начавшейся войны долго не сможет вернуться во французскую столицу. Однако предчувствие надвигающейся катастрофы ощущается в портрете матери, которую Шагал боготворил, несмотря на ее поначалу крайне скептическое отношение к творчеству сына. Свои первые этюды – домики, фонари, водовозы, цепочки путников на холмах – он торжественно презентовал маме, и они заняли почетное место над ее кроватью. Однажды, вернувшись домой, юноша увидел, что их приспособили под половые коврики. А что – «холсты-то плотные», объяснили ему домашние.

Трубящий всадник (1918): креативный советский чиновник

Марк Шагал. «Трубящий всадник»

После революции Шагал начал было делать карьеру: в 1918 году его назначают уполномоченным по делам искусств в Витебской губернии, где поручают организацию художественных школ, музеев и выставок. И он рьяно берется за дело, собирает всех маляров и мастеров по вывескам: «Вы станете на время моими учениками…» В первую годовщину Октября он занимается праздничным оформлением улиц родного города.
«Трубящий всадник» был одним из образцов, которые он поручил перенести на полотнища для флагов и транспарантов: если присмотреться, специально для этой цели картина разлинована на квадраты. В итоге комиссары были недовольны: «Почему корова зеленая, а лошадь летает по небу? Что у них общего с Марксом и Лениным?» Шагала, правда, такое непонимание не сильно расстроило, и он продолжил активную работу. В местное художественное училище по его приглашению приезжают преподавать Лисицкий, Малевич – и это ударит по нему сильнее. Последний отобьет у Шагала всех учеников, и из-за их конфликта художник переедет в Москву.

Моя жизнь (1923-1925): живопись как арт-терапия

Фото: Михаил Голденков/The City

В 1922 году Шагал уезжает из России навсегда: «Ни царской, ни советской России я не нужен, меня не понимают, здесь я чужой». За границей 35-летний художник приступает к мемуарам, для которых делает свои первые гравюры. Из-за трудностей с переводом книга не была опубликована, а вот альбом с 20 офортами вышел в Германии. Получилось символично: на первой странице был изображен его отец, а на последней – надгробный камень. Зачем же понадобилось еще молодому человеку без явных проблем со здоровьем так рано подводить жизненные итоги? Многие исследователи считают, что для Шагала это была своего рода терапия: создавая эти офорты, художник архивировал прошлое, чтобы быть готовым начать с чистого листа.

Белла с гвоздикой (1925): тоска по родине

Фото: Михаил Голденков/The City

На выставке в Истре представлены четыре портрета первой жены художника и его главной музы – Беллы, скончавшейся от острой инфекции в Нью-Йорке в 1944 году. Полотно, на котором она держит в руках гвоздику, принадлежит семье художника. Внучка Шагала Белла Мейер обращает внимание, что цветок – символ Франции, страны, где тогда жил художник: в разное время гвоздику делали своей эмблемой как короли, так и революционеры. Вместе с тем взгляд женщины, полный тоски, обращен не на зрителя, а куда-то вдаль: «Мы еще маленькими девочками были уверены, что на этой картине бабушка вспоминает свой дом в России», говорит Мейер.

Иерусалим. Стена плача (1931): синдром Стендаля

Фото: Михаил Голденков/The City

В 1931 году Шагал с семьей едет в Палестину, чтобы увидеть Иерусалим. С детства он видел его только на картинках. Кроме того, известный торговец искусством Амбруаз Воллар заказывает художнику иллюстрации к Библии. Здесь с Шагалом случилось то, что в психологии называют «синдромом Стендаля»: его переполняют эмоции, захватывает неописуемый восторг. «В этих узких улочках, где бегают козы, снуют арабы, а евреи бредут к стене плача, я почувствовал, что еще недавно по этим камням ходил Христос», – писал он. Под впечатлением от местной природы он пишет пейзажи, а в его палитре появляются новые краски, словно излучающие свет земли обетованной. Пожалуй, это был самый яркий с точки зрения цвета период мастера. Символично, что новая выставка Шагала открылась именно в Новом Иерусалиме – тезке израильского города, который когда-то перевернул мир художника.

Исход из Египта (1931-1939): сказание о Моисее

Фото: Михаил Голденков/The City

При рождении Марку было дано имя Моисей (псевдоним появился у него после учебы в Париже), так что библейская история о том, как пророк увел свой народ из Египта, была ему особенно близка. Эти работы – офорты, то есть гравюры на металле, выполненные сухой иглой. Одна из особенностей техники, требующей невероятного мастерства и кропотливости, заключается в том, что художник может делать пробные оттиски и, в случае необходимости, вносить исправления до бесконечности. На полях видны карандашные заметки Шагала уже на французском языке, помогающие оценить его одержимость работой и склонность к перфекционизму.

Давид и Вирсавия (1965): музыка на ткани

Фото: Михаил Голденков/The City

Для украшения общественных зданий и частных коллекций Шагал создал 40 гобеленов, и верным союзником в этом деле ему стала мастер Иветт Кокий-Принс, с которой он подружился настолько, что называл ее своей «духовной дочерью». Восхищение было взаимным: по словам Иветт, у них сложился идеальный творческий дуэт. Она сравнивала себя с дирижером, а работы Шагала – с музыкой, которую должна была воплотить в жизнь. Вторая жена художника Валентина Бродская очень ревновала супруга к Кокий-Принс и потому разлучила их. Иветт, правда, без работы не осталась: к ней обратился другой известный художник Макс Эрнст.

Двенадцать колен израилевых (1959-1964): редкий экспонат из Витебска

Фото: Михаил Голденков/The City

В 1950-х успешно освоив гравюру и попробовав себя в роли сценографа, Шагал продолжает открывать для себя новые техники: скульптуру, керамику, мозаику. «Двенадцать колен израилевых» – эскизы к витражам синагоги медицинского центра Хадасса в Иерусалиме. Эти работы привезли из Музея Марка Шагала в Витебске, который первый раз участвует в культурном обмене с российскими коллегами. Из-за требований к экспонированию графики и требований реставраторов в выставках они могут участвовать не более 3-4 месяцев, так что поторопитесь.

Ольга Распопова