Три сестры на карантине: как смотреть спектакли онлайн и не чувствовать себя обворованным

Каким будет театр после изоляции – он ведь точно изменится, как и мы? На самом деле за ту неделю с небольшим, пока его двери остаются закрытыми, он уже изменился. Как именно и каковы новые правила игры – отвечает театральный критик Алла Шендерова.

Моя лента разделилась. Одни, как Константин Богомолов, считают онлайн-трансляции «идеальной вакцинацией населения от театрального искусства» или попросту суррогатом. Другие наперебой спрашивают совета: когда, что и где посмотреть. На сайте журнала «Театр» (в котором я работаю редактором) дежурные каждый день обновляют гид: театры в условиях карантина ненадолго приоткрывают медиазапасники (выкладывают записи), а потом прячут свои сокровища обратно.

На прошлой неделе мюнхенский Камерный театр (Каммершпиле) выложил запись «Трех сестер» Сьюзан Кеннеди. Абсолютный хит этого сезона уже приглашен на многие фестивали (отдельный вопрос, состоятся ли они) и в конце осени должен приехать в Москву на один из наших главных смотров нового театра. Его дирекция сейчас всерьез озадачена: запись была в Сети, ее наверняка украли и скачали все кому не лень – гастроли под угрозой, ведь вполне возможно, что билеты не купят. Но, посмотрев спектакль, я уверена, что зритель (если он способен воспринимать новое) непременно захочет увидеть «Трех сестер» живьем. Мало того, он с удвоенной силой будет рваться и на другие постановки нового театра. Потому что это то искусство, которое помогает понять реальность, в которой мы оказались.

Изоляция провоцирует на откровенность. И я признаюсь в том, что:

• Никогда не любила смотреть спектакли в записи. Каждый раз, попадая в отборщики какого-то фестиваля и получая в нагрузку к живым просмотрам пачку дисков, я буквально бью себя по рукам (а руки все время тянутся к перемотке). Я говорю себе: «Люди работали, люди надеются, что ты честно их посмотришь. Ну и что, что до тебя не долетают их чувства, а ты зажмурься и представь, что ты в зале…» И мне это почти удается. Но при личной встрече сюрпризы случаются: вполне простенькая в записи постановка в реальности может оказаться бомбой, а грамотно скроенная и как будто обреченная на успех вдруг нестерпимо затягивается. Но в театре-то уже ничего не перемотаешь…


• Когда мне было примерно пять, мои родители смотрели снятое для ТВ «Соло для часов с боем» с великими мхатовцами Яншиным, Грибовым, Прудкиным и Андровской. Великие были преклонных лет (в тот момент жив был только Прудкин), но, когда Андровская произнесла фразу «все бы сейчас отдала за цыганскую музыку» и сделала жест руками, у меня вдруг стало жечь в груди – мне даже показалось, что из телевизора что-то вылетело. После этого я потребовала, чтобы меня отвели в театр.

К нынешнему изобилию онлайн-просмотров я отнеслась с настороженностью. И конечно, собиралась отдать предпочтение опере: она, утверждают профессионалы, при трансляции теряет меньше. Недаром подавляющая часть того, что показывает TheatreHD, – это оперы. Но ведь не только. Восемь лет назад благодаря арт-объединению CoolConnections я смогла поприсутствовать на съемке спектакля в Лондоне и побеседовать с теми, кто поднял этот процесс на новый уровень. Тогда я узнала, что спектакль нужно снимать с как можно большего числа точек: так легче монтировать. И тем реже потом возникает ощущение, что нам навязывают свой взгляд на происходящее на сцене. Тогда я посмотрела спектакль Королевского национального театра – немудреную коммерческую комедию (в Британии театры, как правило, государство не дотирует, так что коммерческое искусство преобладает) с изумительной машинерией и богатыми спецэффектами. Потом ради эксперимента пересмотрела ее в Москве в кинотеатре. Эффект был такой, что после показа мы в кино дружно начали хлопать, присоединившись к аплодисментам сидевших в зале театра. И дело не в том, что со второго раза мне понравилось больше, вовсе нет. Просто съемка была на таком уровне, что я заразилась живыми эмоциями театральных зрителей.

Несмотря на историю с «Соло для часов с боем», я всегда считала, что традиционный психологический театр на видео сильно проигрывает. И чем он искуснее сделан, тем меньше это передается «на пленке». В прошлом году, после смерти великого Эймунтаса Някрошюса, в Сети долгое время висел его «Дядя Ваня». Я никогда не видела этот спектакль вживую, но из рассказов о нем могу составить целый том. И вот я робко открыла запись на литовском, без титров: новаторский «Дядя Ваня» оказался образцовым психологическим спектаклем, где каждая чеховская реплика казалась придуманной только что – в ответ на эмоцию или движение партнера. Я провалилась в этот спектакль с головой, а про языковой барьер просто забыла. «Дядя Ваня» убедил меня, что устарел не сам психологический театр, а подделки, которые мы видим сегодня частенько.

Первыми студентами в моей преподавательской карьере оказались сценографы. «Им все нужно объяснять с картинками», – сказали мне. И я стала иллюстрировать свои лекции по истории современного театра фрагментами видео.

Чем эффектнее сценография, чем архитектурнее мизансцена, тем рассказывать мне было легче. Тем более что примерно с 60-х годов XX века все крупнейшие режиссеры по совместительству оказывались и художниками. Вернее, наоборот: получивший диплом архитектора и дизайнера Роберт Уилсон и дипломированные художники Ромео Кастеллуччи, Ян Фабр, Кристиан Люпа и другие выбрали именно театр как «главное, все объединяющее искусство».

На лекциях я поступаю так: показываю мизансцену, потом останавливаю видео и сперва стараюсь оживить картинку своим рассказом о том, что происходило на сцене, а уже потом даю посмотреть фрагмент целиком.

У меня был случай со спектаклем Люпы. Он, несмотря на бэкграунд художника, делает все же психологический театр – ту его разновидность, в которой актер полностью перевоплощается в персонажа. И вот пару лет назад я долго рассказывала студентам, кто такая Симона Вейль и как Люпа сделал спектакль «Персона. Тело Симоны». А потом показала отрывок: в финале довольно долгой и многословной «Симоны» из темноты на сцене появляется призрак. В реальном спектакле, где эмоции шли по нарастающей, зал в этот момент уже буквально звенел от напряжения. Но пленка этого не передает. В общем, я боялась, что студенты, глядя в черноту экрана, спокойно заснут. Но они сперва напряженно молчали, а потом испуганно заохали: призрак материализовался, и они в это поверили.

Современное искусство дает зрителю свободу. Хочешь – включайся в действие непосредственно («партиципаторность» – модное сегодня слово); хочешь – наблюдай отстраненно: те миры, что предлагает театр, потом достроятся в твоей голове.

И, в общем, совсем не обязательно понимать все. Спектакль должен напоминать сон, в котором всегда есть белые пятна, смысл надо искать именно в них – так говорит о своих спектаклях Ромео Кастеллуччи. И в драме, и в опере он всегда оставляет много белых пятен и любит провоцировать. При этом, как бы двойственно вы ни интерпретировали для себя происходящее на сцене, картинка будет так изысканна, что ею можно наслаждаться как шедевром живописи.

Посмотрите «Реквием» на музыку Моцарта, сделанный Кастеллуччи прошлым летом по заказу фестиваля в Экс-ан-Провансе. В прологе на наших глазах под Lacrimosa уходит в небытие (буквально: растворяется в воздухе, как бывает у иллюзионистов) пожилая женщина. Но режиссер размыкает эту частную трагедию – женщина оказывается снова жива, но теперь она существует в четырех своих возрастах одновременно, а хор оплакивает исчезнувшие растения, вымерших животных, сгинувшие цивилизации и мертвые языки. В конце концов этот оперный коллаж становится реквиемом по всей земной цивилизации – кажется, гениальная музыка Моцарта распаковывается полностью – получает то расширение, то философское осмысление, которое в ней и заложено. Впрочем, вы можете не думать об этом, когда будете смотреть спектакль. Просто слушайте Моцарта и любуйтесь каждым кадром.

В качестве еще одного примера вспомним Яна Фабра. Фоном его легендарной «Силы театрального безумия» (1984) становились картины Возрождения и мистические полотна Фернана Кнопфа. В недавней «Горе Олимп» (2015) он вовсе обходится без них, превращая в образцы живописи и скульптуры лица и тела своих сегодняшних актеров. Их он и проецирует на экран.

«Три сестры» Сьюзан Кеннеди (восходящей, вернее, недавно взошедшей звезды немецкого театра) вышел в Мюнхене осенью 2019-го. Сегодня кажется, что он сделан не то чтобы с учетом будущей эпидемии, но с четким ее предощущением.

В полной темноте раздаются какие-то странно знакомые звуки – звук это загружающегося компьютера или расширяющейся (а может, схлопывающейся) Вселенной, предстоит решить вам. Три женщины в белых кринолинах и с черными масками вместо лиц возникают среди клубящихся облаков. Сам спектакль – череда суперстильных слайдов, отделенных один от другого космической чернотой и механическим голосом, произносящим «cut». Герои произносят отдельные реплики Чехова, а Вершинин с тирадами про жизнь через 200–300 лет даже звонит на подвешенный к стене, как в былые времена, телефон.

Вопрос «К какой стене, к стене чего?» остается без ответа. Сцена в данном случае симулирует экран. Происходящее то кажется плоским, то получает объем, то приближается, то удаляется – снять на пленку это, думаю, было несложно. Однако, посмотрев спектакль на видео, вы никогда не поймете, как он сделан. И вам точно не хватит одного раза, чтобы насладиться картинками, в которых живые роботы, существующие в стерильном белом ничто (или нечто?) ведут себя так, как, вероятно, все мы будем после карантина: стремятся приблизиться друг к другу, но соблюдение privacy заложено в них как код. Их манекенные жесты красивы, но дают лишь иллюзию прикосновений. «Ты всегда занята, у нас нет времени поговорить» – чуть изменившаяся в переводе фраза чеховской Наташи, обращенная к чеховской же Ольге, звучит метафорой нашего бытия. Мы всегда заняты. Но мы всегда на связи. На удаленной. Наша органическая цивилизация оцифровывается на глазах.

Но параллельно с этим – страшноватым в описании – процессом сегодня происходит еще кое-что, довольно важное. Пресловутая самоизоляция дала рядовому зрителю (если у него нет шор и есть немного времени, свободного от общения с домашними и работы на удаленке) возможность прикоснуться к такому массиву современного искусства, о котором раньше он не мог и думать. Так что, когда карантин кончится, кормить публику псевдосовременностью, псевдотрадицией и тому подобными суррогатами станет намного сложнее.

Алла Шендерова