Торжественное заседание: Репин в Новой Третьяковке

Ретроспективу Ильи Репина в Третьяковской галерее давно анонсировали как «главную выставку года». Арт-обозреватель Ирина Осипова рассуждает, стоит ли так к ней относиться.

Фото: Москва 24/Антон Великжанин

Важное организационное: учитывая весь прошлый опыт и недавние очереди на Куинджи, тянувшиеся от метро, билеты на Репина есть только в предварительной продаже. Это значит, что прийти на Крымский Вал, отстоять несколько часов и припасть к искусству не получится – билеты продаются онлайн и в кассах Третьяковки только заранее и строго на определенный сеанс. Ближайшие свободные слоты в выходные – только в конце апреля. Без очереди и билета на выставку могут прийти «друзья музея» (стоимость годовой карты – от 4 000 рублей). Зато аудиогид бесплатный, с тремя маршрутами на платформе izi.travel.

За Репиным давно закрепилась слава «нашего всего» в живописи – еще бы, сколько сочинений написано в школе по «Бурлакам» и «Не ждали», сколько идеологических теорий подведено под его живопись в советское время. Художнику в этом году 175, последняя большая выставка была четверть века назад, и большинство тех, кто придет в Третьяковку, в таком объеме видят его впервые. А объем и правда впечатляет – три этажа и еще «антресоль», 300 работ – картины и рисунки – собрали из 28 музеев, в том числе зарубежных, и из семи частных собраний. Кстати, стоит иметь в виду – выставка длится пять месяцев, графика так долго на свету находиться не может, так что часть рисунков в середине июня покинет экспозицию.

Все большие моновыставки Третьяковка открывает с идеей «посмотреть на знаменитого художника непредвзятым и свежим взглядом», но в случае с Репиным – это не штамп, а прямое руководство к действию. Лучшее, что можно сделать, – выбросить застрявшие на подкорке представления о нем как о «гениальном и непревзойденном" и вглядеться в живопись и героев. Глаза в глаза.

Фото: Москва 24/Антон Великжанин

Выставка начинается с пустого белого прямоугольника и это не оммаж Малевичу, висящему этажом выше, а напоминание о поврежденной картине «Иван Грозный и сын его Иван», которая как минимум до следующего года находится на реставрации после нападения вандала (восстановление обойдется в 20 миллионов рублей). А дальше вся общеизвестная классика: «Воскрешение дочери Иаира» – первая большая удача, картина, написанная при окончании Академии художеств, которая принесла ему золотую медаль и возможность заграничной поездки; бурлаки, Крестный ход, казаки, народовольцы, Николай II. Бравурный финал первого этажа – девятиметровое «Торжественное заседание государственного совета», которое привезли из Русского музея и для которого оформили зал похожими колоннами, как будто продолжая пространство за границы полотна и включая зрителя в сцену. Масштабный госзаказ вылился в один из самых крупных в истории живописи групповых портретов. Соглашаясь на него, Репин ставил условие, что все герои будут позировать ему лично (а их там больше 80), и на сегодняшний день сохранилось примерно полсотни предварительных этюдов. Картина, с одной стороны, продолжала давнюю традицию Рембрандта и Хальса (самый известный вариант – «Ночной дозор»), а с другой – из него выросли шаблонные советские сцены Политбюро, выхолостившие все репинские достижения.

Большие групповые сцены, посвященные историческим или современным общественным событиям, были, бесспорно, его сильной стороной. Выстроить многофигурную композицию, которая не развалится на части, – задача не из легких, показать единое движение, энергию сообщества или толпы, при этом каждого персонажа наделив собственным характером и индивидуальностью, – тоже художественный вызов. И Репин тут большой мастер – что в «Бурлаках» с их мощной внутренней силой, что в разудалых «Запорожцах», что в народовольческой «Сходке». Причем сюжеты более легкие и даже легкомысленные удаются ему не так лихо, возможно, не ложатся на личный характер. «Садко», подводный мир которого он изучал в берлинском и парижском океанариумах, оказывается слишком поверхностным и остается без внимания на Парижском салоне. А «Парижское кафе», написанное под явным влиянием французской живописи, столь жестко критикуют российские коллеги, что картина не попадает ни в галерею Третьякова, ни в императорское собрание, а так и остается до сих пор в частных руках. В 2011 году на торгах Christie's за полотно заплатили $7 миллионов (тогда много обсуждалось, что хорошо бы купить его Третьяковке или Русскому музею, но не случилось), впрочем, на выставку его не привезли. Или вот совсем уж странный пример – картина «Какой простор!», где среди бурных волн с «барашками», позаимствованными у Айвазовского, идет веселая пара. Развевается плащ гимназиста, девушка придерживает шляпку, и так, смеясь, они и идут по волнам.

Фото: Москва 24/Антон Великжанин

Удивительное дело – и на портретах, и в больших детально прописанных сценах у Репина мало красивых лиц. Красивых не в смысле правильности черт, но внутреннего света и энергии, которая не дает отвести глаз от героя (каких много у гениального репинского ученика Серова). Больше одержимых, даже безумных, с утрированным ощущением аффекта в глазах – будь то Царевна Софья, Гоголь, сжигающий рукопись, каторжник из «Не ждали», священник в «Крестном ходе в дубовом лесу», большевики, отнимающие хлеб у ребенка, и многие, многие другие. Их сотни. О «беспощадно правдивом реализме» Репина писал близко друживший с ним Чуковский («Его кисть была правдивее его самого»), но все же и художник выбирал вполне определенные сюжеты. Почти нет у Репина и легкости кисти, воздушности и изящества. Будучи в Париже, он точно видел импрессионистов, но не впитал модного направления – над картинами работал подолгу, дописывал и совершенствовал до изнеможения, в итоге «засушивал» – внутренний перфекционист не знал меры. Только в портретах юной первой жены и дочерей появляется больше живости, непосредственности и теплоты.

Репин прожил долгую по меркам искусства жизнь – между студенческой картиной «Иов и его друзья» и последним «Гопаком» – 60 лет. Менялись не просто стили в искусстве, менялись кардинально мир вокруг и его устройство. После революции «Пенаты», в которых жил художник, оказались на территории Финляндии. Советская власть пыталась заполучить мэтра в свои объятия, но он отказался – по одной версии, уговаривать его приезжал Чуковский, не уговорил, а Репин записал в дневнике: «Корней не советовал». По другой версии, формальным поводом стала новая орфография – «Рѣпин» стать «Репиным» не захотел. И так и остался тружеником-реалистом. Или рыцарем традиционной живописи, как на автопортрете, выставленном в самом начале нынешней ретроспективы.

Третьяковка открывает ретроспективу Ильи Репина