История «московского Монмартра»: прочитайте отрывок из книги «Масловка. «Город художников»»

В издательстве «МИЛИТ» вышла книга «Масловка. «Город художников»» Василия Демина, Николая и Татьяны Пластовых об одном из самых творческих мест ХХ века — Городке художников на Масловке. Авторы рассказывают, почему его называли «московским Монмартром», и о шедеврах, которые создавались в его мастерских. Публикуем отрывок из книги.

В мастерских...

Жизнь на Масловке шла как в настоящей коммуне художников: в первое десятилетие двери в мастерских не запирались. Можно было свободно ходить друг к другу — смотреть как идет работа. Однако зачастую такие посещения доставляли беспокойство, и художники начали вешать записки на дверях своих мастерских с просьбой не беспокоить в дневные часы.

Большое значение для художников имел клуб в первом построенном доме в «Городке», в котором в 1930-е годы проходили выставки художников жителей: Горяинова И.В., Китаева А.И., Лебедева Д.В., Плохинского В.А., Рукобратской М.В., Толкача П.М., Устинова Н.В., Чиркова А.Н., Шварц Л.И.

На Масловке была уникальная библиотека, просуществовавшая с 1931 г. до 2009 г. Она собиралась в течение 20 лет и насчитывала более 15 тыс. книг по искусству, более 25 тыс. гравюр, репродукций и др. Основой собрания послужили частные пожертвования редких изданий из фондов коллекционера Д. И. Щукина, адвоката М.Ф. Ходасевича и некоторых других. Сначала библиотека формировалась в АХРР, затем была передана в д.15 (ныне д.9) по Верхней Масловке. В 2009 году, несмотря на многочисленные протесты художников, библиотека была расформирована по якобы экономическим соображениям. Часть библиотеки сохранилась в здании МСХ на Старосадском переулке.

На нижних этажах первых двух домов «Городка» были организованы мастерские скульпторов. С 1930-х годов здесь работали такие известные мастера, как: Нина Нисс-Гольдман, Александр Матвеев, Сосланбек Тавасиев, Исидор Фрих-Хар, Ариадна Арендт, Василий Ватагин, Анатолий Григорьев, Меер Айзенштадт, Матвей Манизер, Екатерина Белашова, Георгий Нерода, Сарра Лебедева, а в послевоенный период — Александр Кибальников, Михаил Бабурин. Эрнст Неизвестный жил на Масловке в 1960-е годы. Президент Академии художеств СССР Николай Томский, блестящий керамист Нина Малышева (по жанровым статуэткам которой мы всегда узнаем дулевский фарфор) также жили в «Городке». А Владимир Татлин здесь собирал в начале 1930-х свой знаменитый «Летатлин», работая в мастерской в «пятнашке» (ныне дом № 9).

В более позднее время получить мастерскую, квартиру или хотя бы комнату в одном из домов «Городка художников» часто было совсем непросто. Хорошо иллюстрирует быт художников послевоенного времени письмо А.М. Грицая Б.В. Иогансону в феврале 1956 года. Огромное количество желающих получить квартиру в достраивающемся в 1956 году доме № 3 на Верхней Масловке подтолкнуло к принятию решения о создании коммунальных квартир. Первоначально двух- и трехкомнатные квартиры в этом доме проектировались с расчетом на одну семью, а также были впервые спроектированы отдельные мастерские со всеми необходимыми удобствами для художников — комнатой отдыха, санузлом и пр.

Для многих художников Масловки мастерские часто были не вторым, а настоящим первым домом. И причина тому — далеко не всегда нерешенность московского «жилищного вопроса», а в первую очередь — образ жизни художника, который буквально не мог оторваться от дела. Так, например, А.А. Пластов, имея достаточно небольшую мастерскую в первом доме на Масловке, жил в ней месяцами, причем в достаточно аскетичных условиях. И даже тогда, когда ему была «пожалована» квартира в новом высотном доме на Котельнической набережной, он продолжал жить в мастерской, не желая отрываться от работы.

Сохранились уникальные стенограммы Н.М. Ромадина о работе и жизни на Масловке в доме № 15 (ныне № 9), в котором жила семья Ромадиных с 1931 по 1956 годы. Вот как мастер описывает 1930–1940-е годы: «У меня началась сложная бесконечная работа, когда меньше десяти часов не держал кисти. Если в воскресенье не работал, приходили друзья, старался наверстать упущенное, работая по двенадцать часов в остальные дни. У нас была дочь, и жена сидела с ней на улице по восемь часов. И когда я совершенно обалдевал от работы, я выпивал вина. Но только один раз в месяц. Если ко мне приходили ребята, то все равно я выдерживал один раз в месяц.

Жили мы в комнате 19 метров, которая называлась мастерской. Когда я писал чуть ли не пятиметровые холсты, сесть некуда было. Дочь уже подрастала, и ей все время приходилось говорить: «Не трогай, не трогай!» Они сидели тихо в то время, когда я писал. Это было дивное время борьбы за существо художника. И жена действительно мне помогала в этом».

В 1956 году Н.М. Ромадин получает квартиру и мастерскую в только что построенном третьем доме. Т.Ю. Пименова так описывает мастерскую отца: «Эти прекрасные миры книг, театра, кинематографа, путешествий, все они вращались вокруг самого главного и центрального — мастерской. Все дороги вели туда. Верхняя Масловка, дом № 1, московская мастерская отца находилась в доме напротив нашего, через двор, на пятом этаже в конце длинного коридора. Стены его были плотно заставлены разнокалиберными холстами и подрамниками, густой запах скипидара и масляных красок витал в воздухе, а посмотрев в солнечные окна этого коридора, можно было наблюдать, как дома на кухне мама что-то готовит.

Сама мастерская — белый куб с огромным северным окном во всю стену — являла собой саму аскетичность, там не было ничего лишнего. В то же время она, как разношенный удобный башмак, была абсолютно подогнана под рабочие нужды отца. Мольберт, ящики с красками, столик с палитрой, глубокое, еще дедовское кресло, чтобы подумать, старый продавленный диванчик, чтобы почитать или отдохнуть.

Прикнопленные к стене репродукции, вырезки из «Огонька», фотографии — своеобразный камертон для работы — Ренуар, Врубель, ПетровВодкин, Милле, Дега, Вермеер… На полу вдоль стен ряды картин лицом к стене, над ними висели одна-две недавно законченные работы, сохли и «выдерживались»: что-то еще отец мог добавить или изменить в них. Такие свежие, только что сделанные вещи всегда проверялись на зрителях — маме, самых близких друзьях. Обсуждение начиналось в мастерской под позвякивание трамваев, еще ходивших тогда по Масловке, потом плавно перетекало домой, продолжаясь за ужином, а иногда захватывая и следующий день».

Сообщество Масловки было необычным еще и потому, что именно художники становились первыми зрителями и критиками новых работ друг друга. А. Пластов, почти никому не показывавший неоконченных произведений, делал исключение для соседей по мастерским. Так, масловские художники первыми увидели привезенные из Прислонихи и дописываемые в Москве картины «Сенокос» и «Жатва».

«Из художников видел только Витя (Виктор Васильевич Киселев — прим. Т.П.), да Васька Финогеев, тот, что был раньше моим соседом. Он был поражен и растроган до последней степени».

«Конечно, на похвалы иных я не обращаю внимания, то есть, вернее, не считаюсь с ними или отношусь к ним с крайним недоверием, но к некоторым не могу отнестись иначе, как с большим удовлетворением. Из последних отмечу Тараса (Гапоненко — прим. Т.П.), Бубнова, Шмаринова, Герасимова С., Иогансона, Нисского и некоторых других. Я боялся обвинения в некоторой пестроте и излишней красивости и все силы приложил, чтобы этого избежать, в «Сенокосе» особенно. И вот происходит новое, на мой взгляд, непонятное явление: сам я недоволен то тем, то этим, а зритель, всякий вдобавок, восторгается и картину величает то гимном, то песней, то поэмой. Хитрость моя, как видишь, удалась. Я собрал воедино все самое безоговорочно прекрасное, что бывает в это время года, в этот благословенный час в лесу, и этим ослепительным благоухающим ударом поражаю зрителя, и он сдается в умилении, восхищенный, благодарный. Иным обед в поле («Жатва» — прим. авторов) нравится более, но все, в общем, пленены и рукоплещут, даже те, кого я насмерть поражаю».

Однако критика художников не всегда была комплиментарной. Н. Гаврилов вспоминал: «Работаешь в мастерской один, кажется — здорово, привыкаешь к работе, перестаешь свежо видеть, и только друг правду скажет. Вот писал я «На просторах Валдая», приходят художники, говорят — ничего. Зашел И. Сорокин, да так разругал, что настроение испортилось. Вот черт, думаю.

А ушел он, посмотрел я, подумал — ведь правильно все сказал. Переписал все. И кроме благодарности к Ивану ничего не осталось. Всякое в жизни бывает, и писать, бывает, не хочется, а придешь к другу поговорить, посмотришь, как он работает, и другим человеком домой уходишь».

В мастерских на Масловке делали первые шаги будущие прославленные мастера отечественного искусства. Так, Никита Федосов начинал работать в мастерской своего дяди Ю.П. Кугача, но в какой-то момент отношения ухудшились, и молодой художник значительное время работал в мастерской Н.К. Соломина. Именно с молодого Никиты в начале 1970-х годов Н.К. Соломин писал этюды Пушкина. Молодой художник «с периферии» Григорий Чайников получил кров у своего учителя, профессора МГХИ им. Сурикова — В.Г. Цыплакова, строгого и требовательным педагога, разглядевшего талант студента.

Художники на Масловке обустраивались совершенно по-разному — от аскетичной мастерской-кельи Ю.И. Пименова до совмещенной с музейного уровня собранием древностей и живописи старых мастеров Н.М. Ромадина. Но большинство из них были всегда гостеприимно открыты для друзей и соседей.

Михаил Курилко-Рюмин вспоминал мастерскую А.С. Папикяна, которого друзья и многие масловские соседи звали Джон: «Изменилась и мастерская у Джона. Новая, на Масловке, уютно-рабочая, поражала обилием великолепных холстов. Сочные пейзажи, натюрморты занимали все пространство, оставляя место только для работы. И это несмотря на то, что многое из созданного успешно покидало мастерскую, заполняя стены музеев и запасников. При входе в мастерскую под антресолями он обустроил маленькую уютную келью-столовую с деревянными стенами, завесив их коврами, старинным оружием, фаянсовыми, фарфоровыми тарелками, другой утварью, которые свидетельствовали о строгом отборе выставленных раритетов и высоком вкусе хозяина».

Масловские мастерские были местом приема таких гостей, о посещении которых потом долго говорила вся округа, а иногда и страна. Начиная от частых приездов С.М. Буденного в мастерскую к скульптору С.Д. Тавасиеву, Ю.В. Андропова — к А.П. Кибальникову до визитов мировых знаменитостей — Ренато Гуттузо, Тонино Гуэрра и др.

В конце 1930-х — начале 1940-х годов Алексей Толстой, очень любивший творчество Николая Ромадина, часто бывал у него в гостях. Кроме Ю.А. Гагарина, побывавшего на Масловке для написания его портрета с натуры Андреем Плотновым, частыми гостями были Валентина Терешкова и Алексей Леонов.

В 1969 году основатель галереи «Геккосо» госпожа Йоко Накамура посетила Москву и побывала во многих масловских мастерских, приобретя первоклассные работы для своей галереи в Японии. В дальнейшем в Японии с большим успехом прошли выставки нескольких советских художников. В конце 1990-х годов интерес к русскому искусству стал угасать в Японии, знаменитая галерея «Геккосо» разорилась, а собранный ее основательницей огромный фонд работ советских художников распродан на различных аукционах.

Стоит отметить уровень жизни советских художников в те годы. Закупки для музейных фондов и государственных задач (так, например, работы Николая Ромадина до сих пор украшают интерьеры посольств России в большинстве европейских стран) поддерживали художников на достойном уровне. Так, из протокола закупки картин для Данковского музея видно, что в среднем цена, выплачиваемая художникам за работу в начале 1960-х годов, составляла 500–1000 руб., что представляло собой несколько заработных плат советского инженера.