Каждый год в первые выходные сентября в музее-заповеднике «Бородинское поле» проводится реконструкция главного сражения Отечественной войны 1812 года. Тысяча участников готовит мундиры, созданные по моделям наполеоновского времени, арендует оружие и лошадей. Участники сражения два дня не снимают форму и живут в палаточных лагерях, где воссоздан быт XIX века. Узнали у реконструкторов, сколько денег они тратят на хобби и как к этому относятся их друзья и родные.Федор Заборсин
В жизни – кадровый офицер запаса, полковник
На поле – вахмистр Гродненского гусарского полка
Фото: Михаил Голденков / The City
Я вахмистр Гродненского гусарского полка, легкая кавалерия. Реконструкцией занимаюсь с 1995 года. Тогда впервые попал на Бородино по приглашению приятеля, первый год был в пехоте, но потом понял, что ходить по земле – не мое. С тех пор езжу на лошадях.
Наши предки не были дураками – все изготавливали сами, а раз у них получалось, то почему мы не можем так же? Почти все детали мундира я делаю своими руками: так дешевле, а параллельно можно погрузиться в историю обмундирования.
Стоимость полного гусарского костюма, куда входят мундир, шинель, вальтрапы (покрывало, подкладываемое под седло лошади. – Прим. ред.), оружие, приближается к цене легкового автомобиля – почти полмиллиона рублей. Но все это собирается не за один день, а годами. Сначала готовится минимальный набор, в котором можно в первый раз выйти на поле, а затем уже подыскиваешь элементы амуниции.
Фото: Михаил Голденков / The City
Этот мундир у меня пятый по счету. В нем я могу быть только на поле, для бала он уже непрезентабелен. Для выходов в свет у меня есть мундир получше – у него все пуговицы выполнены из серебра. В наполеоновское время солдат менял мундир раз в два года, у нас же он изнашивается примерно за пять лет, ведь на всех фестивалях мы в нем и спим, и едим, он пахнет дымом, копотью, лошадиным потом. Стираем мы его тоже старинным способом: только в холодной воде и только мылом, сушим обязательно на себе часов 6–7, потому что, если оставить на вешалке, он сядет.
Я кадровый офицер запаса, полковник. В жизни у меня на первом месте служба, на втором – семья, а на третьем – реконструкция. И никогда это не пересекается, то есть деньги из семейного бюджета я на реконструкцию не трачу. Приходится искать средства в другом месте, поэтому я выступаю, пишу сценарии или делаю амуницию на заказ. Жена моему хобби не препятствует. Младшая дочь приехала со мной, она выезжает в качестве дамы, но с другим полком, ей захотелось быть среди новгородских кирасир. Внучка тоже здесь, но просто смотрит.
Алексей Литвинов
В жизни – бывший кавалерист «мосфильмовского» полка
На поле – гусар четвертого полка Великой армии
Фото: Михаил Голденков / The City
Я представляю четвертый полк Великой армии, просто гусар, рядовой. В 1987-м, когда мне было 10 лет, мама привезла нас с братом в Бородино посмотреть представление. По сравнению с тем, что мы делаем сейчас, это была просто халтура, но даже она произвела глубокое впечатление на неокрепший детский мозг. Брат удержался от этой пагубы, а вот я не смог. Непосредственное участие в сражениях принимаю с 1992 года. Начинал в пехоте, но во время боев ощущал, как мимо пролетает кавалерия, как дрожит земля, и понимал: мне нужно быть в седле. Обратился к русским в пятый кавалерийский гусарский полк. Они приняли меня и обучили езде. В дальнейшем я поступил на реальную службу в кавалерийский «мосфильмовский» полк. Он был сформирован для съемок «Войны и мира», а затем сохранен для других масштабных проектов.
Есть множество частных конюшен, которые готовы предоставить лошадей для сражений. В этом году одна голова обошлась нам в 11 000 рублей на два дня. При этом нет гарантии, что животные адекватны. Перед сражением нужно ехать на конюшню, выбирать лошадей, но там никто не стреляет из ружей, тем более из пушек. Иногда мы приезжаем в ярких мундирах – это уже хороший тест. Однажды наши ребята летали в Швецию на мероприятие и там зашли в форме в денники к лошадям – животные от их вида «на стены полезли».
Фото: Михаил Голденков / The City
В 2008 году я понял, что французов на Бородинское поле выходит совсем немного, а ведь в 1812 году они атаковали огромными массами. Получалась нелогичная ситуация: толпы русских с артиллерией, кавалерией и пехотой убегают от кучки французов. Тогда я решил, что отступление русских должно выглядеть правдоподобно, поэтому перешел в Великую армию. С тех пор численность французов сильно увеличилась, а соотношение сил стало практически как в 1812 году.
Занятие реконструкцией очень затратно. Свой нынешний комплект я собрал к юбилею битвы в 2012-м, тогда уложился примерно в 100 000 рублей. Сегодня цены на порядок выше. Сделать необходимую амуницию могут единицы. Эти мастера знают, что их мало, поэтому заламывают цены. Я не миллионер, поэтому стал разбираться, как вообще работают с кожей, что для этого нужно. В итоге освоил шорное ремесло: сам делаю элементы сбруи, оголовье, ремни, путлища (ремень, на который привешивается к седлу стремя. – Прим. ред.), до седла только не дошел. Поэтому часто получается так, что люди, увлекаясь реконструкцией, осваивают еще и какие-то ремесла.
Владимир Агапцев
В жизни – менеджер
На поле – бригадир четвертого гусарского полка Великой армии
Фото: Михаил Голденков / The City
Я бригадир четвертого гусарского полка Великой армии. В реконструкцию пришел после двухсотлетия Бородинской битвы. Раньше думал о том, что в боях участвуют актеры и каскадеры. Только в 2012-м, когда впервые поехал в Бородино в качестве зрителя, понял, что на поле «сражаются» обычные люди. Захотел сам участвовать, написал письма русским и французам. Ответили только французы – теперь я с ними. Франция заинтересовала меня еще в детстве, когда прочел книгу советского историка Евгения Тарле «Наполеон». Но сейчас я уже намного глубже погружен в историю.
Мое сегодняшнее обмундирование собиралось года полтора. Форма изготавливается по индивидуальному заказу, это недешевое удовольствие. За свой комплект я отдал примерно 150 000 рублей. Особенно сложно было найти необходимый драп для формы. Сейчас закрыли практически все предприятия, на которых его производили. А вообще каждый элемент одежды делают разные мастера: один плетет кисточки, другой – шнуры. Для каждого существует своя старинная техника. Мастеров не так много, в нашей среде все их знают.
Фото: Михаил Голденков / The City
Я работаю менеджером по продаже автозапчастей для бетононасосов, на увлечение реконструкцией уходит значительная часть бюджета. Близкие двусмысленно воспринимают мое хобби: занятие действительно специфическое, кому-то кажется, что это несерьезно. Но родные могут и похвастаться перед знакомыми моими фотографиями с поля боя.
Юлия Сенкевич
В жизни – офисный сотрудник
На поле – крестьянка
Фото: Михаил Голденков / The City
Мы с мужем познакомились на одной из реконструкций на Бородинском поле, я тогда занималась историческими танцами. Потом обвенчались в местной церкви. На мне сегодня покосная рубаха, но это больше стилизация, чем реконструкция, потому что много машинных швов. Для таких мероприятий я предпочитаю полевой костюм, в нем уместно здесь находиться. Барышни в гражданской одежде вряд ли могли быть рядом с войсками в 1812 году, а наличие крестьянки еще можно оправдать. Например, гусары пришли в деревню, встали у женщины на постой. У французов есть маркитантки, они были работницами полков, готовили, стирали, продавали некоторые товары, в русской армии женщин практически не было.
Александр Сенкевич
В жизни – предприниматель
На поле – корнет Александрийского гусарского полка
Фото: Михаил Голденков / The City
В этому году исполнилось десять лет, как я поступил на службу в Александрийский гусарский полк. Сейчас я корнет, помощник генерала. Еще раньше я начал принимать участие в бальной реконструкции, а потом мне захотелось носить мундир. Тогда я поступил в полк, за год обучился езде, вышел в поле, служил верой и правдой и дослужился до офицера.
Собирать форму и амуницию не так затратно, как кажется. Начинать приходится в чине рядового, на облачение достаточно от 10 000 до 15 000 рублей. Потом постепенно «обрастаешь» другими элементами. Самые большие расходы – на оружие и конную амуницию, но все это собирается не сразу. Что-то учишься делать своими руками.
Фото: Михаил Голденков / The City
У наших детей не было выбора, они с рождения причастны к реконструкции. Дочь у меня в народном костюме, а сын – в стилизованном полковом мундире: черные чикчиры (узкие кавалерийские штаны. – Прим. ред.), сапожки.
Жена шьет платья себе и костюмы детям. Мы подбираем узоры, которые были бы похожи на те, что существовали в XIX веке, а иногда находим практически идентичные ткани. Например, есть материалы из Индии, которые создают по той же технологии, что и 200 лет назад. А когда мы едем отдыхать в Турцию, обязательно заходим на базар и роемся в тканях, потому что и там сохраняются старые техники создания материалов. Супруга помогает мне устраивать быт, но свою одежду и снаряжение я готовлю сам или обращаюсь к мастерам. Когда попадаешь в это движение, автоматически узнаешь мастеров и историков, которые могут что-то посоветовать.
В жизни я занимаюсь предпринимательством, у меня своя компания. Примерно раза три в год проносится мысль: «Пора с этим завязывать». Это происходит обычно после мероприятий, когда ты совсем без сил. Но меня быстро отпускает, я опять готовлюсь к бою. Просто так отсюда не уйти. У некоторых реконструкции посвящена вся жизнь: люди пришли в 20 лет, а сейчас им 50, они руководят своими клубами. Но я бы так не хотел. Жизнь разнообразна, а реконструкция – лишь одна ее яркая часть.
Элеонора Царева
В жизни – помощник руководителя реконструкторского клуба «Северный вокзал»
На поле – гражданская дама
Фото: Михаил Голденков / The City
Меня всегда интересовали красивые костюмы. В школе в театральном кружке примеряла платья с кринолинами, играла героинь Гоголя и Островского. Но тогда я не знала, что существует историческая реконструкция. Профессионально начала ею заниматься лет семь назад, когда стали развиваться соцсети, удалось найти единомышленников. Я – мультиэпоховый реконструктор: состою в клубе «Северный вокзал», который посвящен истории железной дороги России, поэтому охватываю период от конца XVIII до конца 90-х годов XX века. Но мой любимый период – XIX век, куда входит и наполеоника.
Военная реконструкция – это песочница для мальчиков, к девочкам здесь относятся с предубеждением. В основном женщины выступают в роли сопровождения: приготовить, убрать, поднести воды. В русских полках девочки еще могут быть на поле в роли солдат, а вот во французских военных клубах это исключение. Если в кавалерии и будет женщина, то максимум в роли трубача. Официально на поле дама может выйти только в роли маркитантки.
Фото: Михаил Голденков / The City
Я сейчас в роли гражданской дамы, которая приехала на маневры проведать мужа или брата. На мне универсальное платье из тонкого хлопка с вышивкой. Если верить источникам, то в нем можно было пойти на бал, но на местный, а не придворный, или на прогулку, обязательно добавив комплект со спенсером (короткий дамский жакет с длинными рукавами. – Прим. ред.) и перчатками. Этот образ я перекупила у подруги за 12 000 рублей (без украшений) – это очень дешево. На мне сегодня обычное белье, потому что очень жарко. По правилам должны быть еще корсет, панталоны, сорочка. Такой комплект стоит больше 10 000 рублей.
Любимый вопрос реконструктору: зачем вы это делаете? Не всегда знаешь, что на него ответить. Моя мама по образованию историк, она считает, что мы занимаемся ерундой, потому что никогда не сделаем точно на сто процентов. Действительно, наша главная задача – изучать историю. Но еще в реконструкции есть элементы туризма, спорта, это возможность получить новые навыки, овладеть ремеслом, а также насладиться красотой костюма и боя. Это уникальное явление.
Андрисенко Симона