Кадр из фильма «Брат»
Балабанов вошел в историю как хроникер самой болезненной эпохи новой России. В «Брате» он показал молодого Данилу Багрова — героя, которого страна ждала, но который оказался таким же потерянным, как и она сама. В сиквеле он делает этот образ почти мифологическим — защитником слабых, бойцом за «правду», пусть и с автоматом в руках. А потом — темнота. «Груз 200» — кино, которое смотрят как аварии на трассе: страшно, но не оторваться. Это уже не про 1990-е, а про вшитую в подкорку жестокость. Балабанов словно говорил: «Смотрите, во что мы превратились».Кадр из фильма «Жмурки»
Балабанов остался режиссером, которому верили. Он говорил языком народа, но с интонацией человека, который видел слишком многое. Его фильмы — это диагноз, причем не медицинский, а исторический. Он снимал Россию такой, какой ее чувствовал: страшной, смешной, безумной — но своей. Поэтому он и стал не просто автором культовых фильмов, а частью культурного кода. Балабанов — это и мем, и боль, и зеркало. Его нет уже больше десяти лет, а мы до сих пор живем внутри его кино.Кадр из фильма «Жмурки»
Балабанов — это Тарантино по-русски? По крайней мере так часто говорят. Оба режиссера — мастера жанрового цитирования. Но если Тарантино играет с криминальным кино, как диджей с пластинками, то Балабанов берет тот же жанр и запускает в него кирпич. У первого — стиль, у второго — шрам. Так что Алексей Октябринович снял не фильм — он зафиксировал культурную истерику, которую потом долго будут разбирать психологи, социологи и блогеры.Читайте также