21 октября Никите Михалкову исполняется 80 лет. К его юбилею публикуем отрывок из мемуаров «Мои дневники», которые
были выпущены почти десять лет назад в издательстве «Эксмо». Узнаете, как режиссер вместе с командой снимал в минус 30, ездил на собачьих упряжках и сомневался в новом фильме.
27.XII.72
Утром узнали, что операторы уже в пути и будут здесь завтра. Но завтра утром мы должны выехать на собаках в Седанку. Значит, будем ждать их там. Весь день работал. Мучительно работать. Все будто заново, с самого начала. Трудно. Вымучиваю из себя все...
Вечером выступал в университете культуры... Стою на сцене, выступаю, а мысли по-прежнему вертятся вокруг будущего фильма.
А эти зрители в зале! Вялые, не любознательные. Уровень грустный. Потому и выступать трудно очень.
Пришел, записывал сценарий. Потом собирались. Завтра попытаемся добраться на собаках до Седанки.
26.XII.72
С утра за нами приехали на собаках каюры. Все «в дупель». Понять ни слова невозможно. Единственная фраза: «Ох, русские лю-юди! Великие лю-юди!..» Одного мы вообще найти не смогли.
Собирались долго. Каюры все говорили «великие лю-юди» и просили выпить. Погрузились, нашли брошенную четвертым нарту и ее забрали.
Поехали. Это удивительное ощущение, когда собачки бегут и длинная легкая нарта летит за ними птицей. Мой каюр, хоть не просыхал, все время просил водки. У меня водки не было.
Два раза перевернулись. Потом, через некоторое время, остановились отдохнуть, и неожиданно появилась бутылка. Каюры выпили ее мгновенно — прямо из горла, заели снегом, и в дороге все поотключались.
Мой всю дорогу пел, бормотал по-своему, и от него почему-то пахло яблоками. Наконец он отключился, и пришлось «каюрить» мне, хотя я этого никогда прежде не делал. На крутом спуске мы чуть не понеслись со свистом, чуть не передавили собак, но обошлось, кажется.
Ехали пять часов и добрались наконец. Деревня «в дупель» вся. Оказывается, привезли в магазин к Новому году выпивку. Все прохожие на улице шатаются — и мужики, и бабы... Вечером должны мы выступать. Пришли в клуб, а там пьяный зал. Причем пьяны все!..
Володя читает со сцены, а в зале — кто-то входит, кто-то выходит. Кто-то ругается, дети малые плачут. Пьяная женщина стала выходить — упала на пороге.
Мусаэльян Владимир/Госкаталог
Потом выступал я. Как раз все вроде бы расселись, успокоились и смотрят тихо, удивительно... Потом был концерт художественной самодеятельности. Вот это замечательно! Трогательно и талантливо.
Уже поздним вечером пошли спать. Холод был страшный. Всю ночь трясся.
27.XII.72
Утром наконец-то прилетели операторы. Наконец собрались мы все вместе и полетели в табун. (Деревня с утра уже «в порядке», пьяны все.)
Прилетели. До этого куплено было 15 бутылок водки. Юрта. Оленеводы. Четыре пастуха и две чумработницы. Старшему 53 года, младшему 19. Оленье стадо — 800 голов.
Снимать начали сразу. Снимаем, а ощущение ужасное. Говно снимаем. Чувствую. Мандраж страшный. Свет плохой. Но снимали.
Настроение поганое от всего этого. Пришли в чум, завернулись в пологи. С мороза глаза режет дым, костер в чуме горит. Забили оленя — и чумработницы сварили мясо. Похлебку ели, на шкурах сидели. Водку пили. Здесь на водку у всех нюх сумасшедший, чуть водкой запахло — все тут как тут.
ИТАР-ТАСС/Архив
Поели и посмотрели кино. Чудно все это! В полуметре от нас минус 30°, сидим в пологах, экран висит, смотрим «Песнь о Маншук», а потом «Секретную миссию» Ромма. Странно все это и удивительно. Если б еще настроение хорошее было, а то все как-то муторно.
Спать легли поздно. Забрались в кукули, но дышать трудно, угар большой. Уснул уже к утру, но все же. Встали, когда было совсем светло.
28.XII.72
Начали снимать. Все несколько определенней, но все же — самодеятельность. Конечно, поснимали разное, но все опять не то. Оператор перестраховывается от своей неталантливости. Он трусит, а я и сам боюсь, мне поддержка нужна.
Наконец он сказал, что снимать больше нельзя, будто бы «дырки» не хватает, а я чувствую нутром — можно снимать, можно! И красиво все будет, и тень эта нужна, и именно в этом «сыр»-то весь!.. Но спорить мне трудно, что я знаю про это изображение?
TASS: Archive
Все-таки снимали. Трудно! И опять один! Один! На студии (даже Хабаровской) все то же ко мне отношение, а уж в Комитете и не говорю. Ох, как нужно не обосраться! Ох, сделать бы картину! Но такую, за которую не стыдно. После работы пришли опять в чум. Злой я был ужасно. Даже не знаю и на что, но злой. Это-то и плохо, и обидно. Инфантильность.
Снимать нужно. Молча, сжав зубы, биться и делать дело. Работать и молчать, и просто уверенным быть в том, что ты прав, в том, что все идет как нужно, что не должно быть по-другому. Помоги, Господи!
Фото: Гневашев Игорь Иванович/Госкаталог