Саксофонисту, основателю советского джаз-рока и легендарной группы «Арсенал» Алексею Козлову — 90 лет. По этому случаю вспоминаем, как Горький преследует композитора всю жизнь и почему радиоприемник «Минск» предопределил его судьбу. Талисман «Джазист»
В 1993 году после одного из концертов «Арсенала» ко мне подошел скромный мужчина и подарил чайник из шамотной глины в виде играющего саксофониста. Мало того что работа скульптора имела портретное сходство, она еще и остроумно отражала мое увлечение сюрреализмом. Имя скульптора, к сожалению, стерлось из памяти, но чайник с клеймом автора, буквально ставший для меня талисманом, я бережно храню до сих пор.
Его изображение можно увидеть на обложке альбома 1999 года «Алексей Козлов и Квартет им. Шостаковича». К моему 85-летию бронзовых дел мастера из Костромы увековечили фигурку — пятисантиметровую нэцке воспроизвели с помощью 3D-технологий и отлили из бронзы лимитированную серию из 20 штук для коллекционеров и поклонников.
А сегодня двухметровая скульптура, которую коллеги назвали «Джазист», стала достопримечательностью исторического центра Москвы. На пересечении Маросейки и Большого Златоустинского переулка, над входом в наш джаз-клуб на освещенном в темное время суток балконе она вращается на постаменте и звучит мое саксофонное соло из «Ностальгии».
Снимок «Дуэт двух миров»
В 1971 году в Спасо-хаусе — резиденции посла США в СССР — состоялся прием в честь Дюка Эллингтона, куда были приглашены советские джазмены, известные композиторы, музыкальные критики и журналисты. После официальной части во время джем-сейшена с участием Гарри Карни, Пола Гонсалвеса Дюк сел за рояль, а я исполнил тему и квадрат импровизации популярнейшей баллады I Got It Bad. Открыв глаза после импровизации, я чуть не ударился виском о балалайку. Русский сувенир, только что подаренный Дюку, был у него в руках, и он возвышался надо мной, изображая, что играет на балалайке. Снимок, сделанный в этот момент Юрием Нижниченко, попал в мировые джазовые журналы, в частности в американский DownBeat с заголовком «Дуэт двух миров», и, несомненно, изменил официальное отношение функционеров к нашему «неудобному» коллективу.
Стихотворение «Незнакомка»
Дело было в 1951-м, я тогда учился в девятом классе мужской средней школы. На первом же уроке по русской литературе учительница перечислила имена поэтов и писателей, о которых мы должны знать, но изучать их творчество не рекомендовано гороно. Это было время, когда велась борьба с тлетворным влиянием чуждой советским людям буржуазной идеологии, что коснулось и творчества русских поэтов-символистов, таких как Александр Блок, Константин Бальмонт, Андрей Белый, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский и Федор Сологуб. Даже такой классик, как Валерий Брюсов, попал в этот список. Вообще все направление символизма было в те годы крайне нежелательным.
У меня дома хранилось много дореволюционных изданий. Я, естественно, ознакомился с творчеством нежелательных поэтов. Особенно меня тронуло стихотворение Александра Блока «Незнакомка». Гораздо позже, когда я начал сочинять музыку, одной из первых моих композиций стала пьеса «Незнакомка», посвященная Блоку. Каждый раз, когда я играл ее, меня охватывало какое-то особое необъяснимо мистическое чувство, вызванное этим стихотворением еще в далекой юности.
Горькое имя
Проклятие Максима Горького преследует меня всю жизнь. Весь советский период приходилось искать новую идеологическую доктрину, которая способна будет одолеть крылатую фразу пролетарского писателя, сказанную еще в 1928 году: «Джаз — музыка толстых», опровергать которую приходилось в течение жизни.
Когда я сделал джаз своим основным занятием, мне пришлось почувствовать на своей шкуре, что такое играть «музыку толстых» в стране рабочих и крестьян. Но неприязнь к Горькому возникла еще в школе, когда приходилось учить наизусть монологи из его пьес и читать романы «Мать» и «Жизнь Клима Самгина». Кстати, я учился в образцовой московской школе № 204 имени Горького, и, собственно, Алексеем меня назвали в честь любимого писателя отца (настоящее имя Горького — Алексей Пешков). Так что эта связь носила для меня фатальный характер.
Первая гибкая пластинка
Встреча с Дмитрием Шостаковичем заставила пережить массу противоречивых эмоций — от осознания недостойности собственных произведений для внимания такого человека, удивления сосредоточенной внимательности прослушивания до типично дипломатического рукопожатия мэтра. Решалась судьба выхода гибкой пластинки — иллюстрации к журналу «Кругозор», на которой были записаны Work Song Нэта Эддерли, авторская пьеса «Наша босанова» и инструментальная обработка песни Андрея Эшпая «Снегопад идет» в исполнении моего квинтета, не принадлежавшего ни к одному советскому музыкальному учреждению, что было в то время немыслимо для издания, но главное — и самой страшное — мой квинтет импровизировал!
Шостакович тогда произнес судьбоносное: «Импровизационность в музыке — это же замечательно!» Пластинка вышла. Разгромных статей не было. Так состоялся первый прорыв молодого современного джаза в сферу грамзаписи, мы пробили маленькую, но очень важную брешь в стене запретов. Это была практически первая запись молодых советских джазменов, выпущенная в СССР после Великой Отечественной войны. Следующим шагом на этом пути был выпуск нормальных виниловых грампластинок с записями ансамблей — лауреатов Второго московского джазового фестиваля «Джаз-65». Позже джаз стал выходить и на виниле.
Радиоприемник «Минск» и мировое признание
В старших классах школы отец подарил мне радиоприемник «Минск» с коротковолновыми диапазонами, музыкальные программы из Англии, Финляндии и Швейцарии не глушились вовсе. Это был лучший подарок, который только можно было представить! Он предопределил мою дальнейшую жизнь и выбор профессии. Для нас, советских людей, любивших джаз, Уиллис Коновер и его программа Music USA стали «окном в Америку», открытым постоянно: мы ежедневно слушали и записывали на магнитофоны все, что передавал Коновер.
А в конце 1974 года, когда «Арсенал» находился под полным запретом, без всякой перспективы, он оказал нам колоссальную поддержку — передал в очередной программе Music USA запись нашего неофициального концерта в Спасо-хаусе — московской резиденции посла США. Международная репутация «Арсенала» резко возросла и ускорила официальное признание коллектива в СССР. Лично поблагодарить Коновера я смог только 1978 году на фестивале Jazz Jamboree в Варшаве.