Салочки на льду: как москвичи катались на коньках в царские и советские времена

Александр Абрахимов вспоминает, как Москва полюбила кататься на коньках и почему променады на льду стали важной частью русской зимы.

У меня с коньками личные отношения. Стою на них уверенно с четырех лет. В 1971 году родители привели меня в школу фигурного катания «Динамо» на Петровке, 26. Советские тренеры были очень требовательными, поэтому даже спустя полвека мои ноги помнят подсечку, тройки, прыжки и вращения и зимой зовут на каток.

Государственный каталог музейного фонда Российской Федерации

Сейчас дефицита ледовых площадок нет — их тысячи в городе, на выбор, с естественным или искусственным льдом. А начиналось все на природных водоемах с реальным риском для жизни.

Историки утверждают, что в Москве еще в допетровские времена на заледеневшие пруды и реки стали выходить смельчаки-простолюдины. В отличие от высокородной знати они не боялись выглядеть смешно и нелепо, шаркая по льду на двух палках-железках, привязанных к ногам.

В 1663 году, посещая Москву, английский аристократ граф Говард Чарльз Карлайл в своих путевых дневниках писал: «Москвичи, как и голландцы, имеют коньки, которые употребляются зимой <…> для упражнения и согревания на льду». А «сделаны они из дерева, внизу с длинным и узким железом, хорошо полированным, но загнутым спереди, для того чтобы железо могло лучше резать лед».

Прибивать лезвия прямо к ботинкам придумал уже Петр I. Император посчитал, что прикреплять их веревками и ремнями, как это делали за границей, неудобно. Это и стало прообразом тех коньков, которые вы сегодня покупаете или берете в прокате.

В начале XVIII века царь велел высокородным семьям обучиться катанию как в Амстердаме. Не смея его ослушаться, в усадьбах стали заливать катки и приглашать гостей на ледовые прогулки — с чаем, медовухой и пирогами. А простые горожане продолжали в свое удовольствие резвиться на замерзших водоемах, рискуя с треском провалиться под лед на потеху наблюдателям.

Адольф Иосифович Боде-Шарлемань. Дети великого князя Константина Николаевича на катке. Начало 1860-х/Public Domain

Кататься зимой на коньках стало так же престижно, как летом совершать прогулки на велосипеде. С середины XIX века в Москве стали открывать первые общественные катки для привилегированной публики. Управляли ими разного рода московские клубы и сообщества — от транспортных и университетских до спортивных. Они брали площадки в аренду на несколько лет, заливали лед и зарабатывали на сезонных увеселениях. Для солидной публики вход на катки был платным — от 20 до 40 копеек, но были в городе и демократичные площадки, как на Девичьем поле — в обычную кружку бросали пятак или сколько не жалко.

Гимназисты и студенты бегали кататься на Петровку во дворе дома 26/9 — на этом месте в 1812 году стояла наполеоновская армия, поэтому площадку прозвали «французской». Артистическая богема нарезала круги на Чистопрудном бульваре — на коньках были замечены Чехов, Куприн, Бунин, Набоков и Пастернак. Выходцы из купеческой среды устраивали бега на скорость на Пресненских прудах в Зоологическом саду (ныне зоопарке). На лед Патриарших прудов приводил своих дочерей писатель Алексей Толстой. Есть свидетельства, что здесь же к Марине Цветаевой в прямом смысле подкатил ее будущий муж Сергей Эфрон.

На буржуазных катках предполагался сервис: ранними зимними вечерами зажигали керосиновые фонари, можно было плюхнуться на скамейки — перевести дух. На эстраде играл оркестр, показывали театральные представления. Сохранились афиши катков, которые приглашали любителей коньков на фестиваль ледяных скульптур, посмотреть на северных животных и покататься с ледяных горок.

Каток на Чистых прудах называли «европейским», потому что здесь появилось электрическое освещение, проводили хоккейные турниры, был крытый павильон для отдыха с буфетом, можно было согреться и перекусить.

Воспроизведение цинкографии О. Ренара по рисунку Дика де Лонли. Каток в Зоологическом саду. Вырезка из газеты «Московский листок». 1892

О правилах поведения гостям напоминали печатные плакаты: «Просим господ посетителей без надобности не царапать лед вензелями и не делать резких остановок, бороздящих паркет».

После Революции катки не стали запрещать как буржуазный пережиток прошлого — напротив, они стали местами активного отдыха и массового спорта. В 1930-е и послевоенные годы лед заливали в Парке Горького, на ВДНХ, в «Сокольниках», саду имени Баумана, в парке «Фили». Количество катков росло, и их доступность пленила москвичей. Выйти на лед и удержаться на своих двоих — это было чем-то вроде боевого крещения. Новичков уговаривали: «Пойдем, научу!» Было модно ходить компаниями.

На скользкий путь советского фигуриста я ступил на открытом катке «Динамо», что притаился во дворах между жилыми домами Петровки и Неглинной. В желтом здании, похожем на усадьбу — с колоннами и подземным уровнем, располагался спорткомплекс. К нему примыкали теннисные корты, которые зимой — с декабря до начала марта — превращались в огромный престижный каток.

При первом стойком минусе корты орошали водой из обычных шлангов. Лед несколько дней застывал, потом его шлифовали. На площадку выезжала большая поливальная машина, сзади которой была прикреплена перекладина с длинной, как шлейф, серой половой тряпкой. Машина медленно двигалась, от ткани исходил горячий пар, который затягивал на изрезанном льду все трещины, желоба и выбоины. Каток превращался в зеркальное озеро. В солнечные дни глаза слепило до слез.

Пресс-служба Парка Горького

Завораживающий ритуал заливки контролировал наш кумир — дядя Коля. Он работал в радиоузле, ставил музыку, был диктором на соревнованиях, и я никогда не видел его на коньках. Он выходил на лед в дубленке, огромных белых валенках с черными галошами и кричал в мегафон: «Освободите лед!» Эта коронная фраза была сигналом и к окончанию сеанса самостоятельного катания. Утром и днем на льду кричали тренеры и пыхтели будущие чемпионы, а по вечерам начинался «народный заезд» — с 17:00 до 22:00 работал просто каток.

Огромное сводчатое окно служило кассой — билет стоил копеек 50. Можно было прийти со своими коньками и, если они затупились, в подлестничной каморке у мастера за один рубль заточить лезвия. В пункте проката выдавали коньки взамен денег или документа, но вид у них был не витринный — шнурки порванные, лезвия шатались. Ходовых размеров всегда не хватало, поэтому знающие брали с собой толстые шерстяные носки и стельки, чтобы приспособить ноги под больший размер. Проще было купить коньки — тогда продавали отдельно лезвия и ботинки. Подкарауливали товар в «Детском мире» на Лубянке и в магазине «Спорт» на Пресне.

Кататься на «Динамо» можно было только на фигурных коньках с зубцами, на «гагах» и высоких хоккейных «канадках», а длинные, как кухонные ножи, «норвежки» для конькобежцев были запрещены — при падении на скорости спортсмен мог кого-нибудь задеть и поранить лезвиями. Все было продумано!

С. И. Свидель. Каток «Динамо». 1930-е

На катке включали главные прожектора и сезонную «иллюминацию» — на ветру болтались обычные лампочки с разноцветными подтеками. Посреди ледового поля стояла радиорубка, и к Новому году ее украшали, чем могли. С плакатных картонок на нас глазели облезлые зайчата, бельчата и медвежата. На центральном панно позировала Снегурочка с огненно-рыжей косой — она была в нарочито коротком узорчатом кафтане, а пухлые ножки — в казаках-сапожках. Рядом с ней Дед Мороз Красный Нос опирался на мешок с подарками. Из года в год декорации не менялись.

На катке из динамиков звучала классическая и легкая советская музыка. Репертуар гоняли по кругу: детские песни из мультиков «Чунга-Чанга» и «От улыбки» сменяли Магомаев и Толкунова, и как бонус все ждали ритмичные и прозападные джаз-оркестровки Георгия Гараняна. Все начинали в такт подергиваться и ломаться.

Если родители не успевали забрать меня после тренировки, можно было остаться на льду и кататься в толпе до посинения. Любимое дело — хулиганить: намеренно разбегаться, виться змейкой, тормозить на скорости ребром, чтобы выдать залп снежной пыли. После чистки снега по периметру катка образовывались целые белые горы — до верхней кромки забора. И если как следует разогнаться, можно подпрыгнуть и с налета всем телом впечататься в мягкий сугроб. Этот трюк приводил детей в восторг, а бабушек и дедушек приближал к сердечному приступу.

Б. Вдовенко. На катке в Центральном парке культуры и отдыха имени М. Горького. Москва. Январь 1941 года

На припорошенном льду мы толстым веником из прутьев рисовали восьмерки и по двум следам-окружностям то на правой ноге, то на левой накатывали «школу». Сейчас такое уже не увидишь.

На сеансе самостоятельного катания тихоходы-пенсионеры честно считали круги, мамы помогали малышам делать первые шаги, папы играли с сыновьями в мини-хоккей, а влюбленные парочки стачивали лезвия, вообще никого вокруг не замечая. Еще на Петровке катались «центровые» — золотая молодежь. Их отличало слегка развязное поведение и импортный прикид: джинсы вместо треников, теплые пиджаки и яркие болоньевые куртки, спортивные шапочки и небрежно накинутый шарф.

Скамеек для отдыха на льду не было. Время от времени все бегали отдыхать и греться в здание «усадьбы». На минус первом этаже были неухоженные туалеты, а в раздевалке уборщицы продавали чай по пять копеек — его заваривали прямо в электрочайнике и разливали в граненые, тусклые от времени стаканы. Взять такой можно было только в варежках или ждать, пока остынет. И еще здесь продавали вкусные и пышные ромовые бабы по 20 копеек. Они были двух видов — с белой и темной шапкой глазури. Неофициальной услугой была возможность бросить мокрые от снега вещи на толстые дореволюционные отопительные батареи. Пока пили чай с «бабой», все высыхало.

В. В. Ахломов. Каток в ЦПКиО

Все на катке были по-своему счастливы — чинно фланировали, носились паровозиком, играли в салочки, валяли дурака — и испытывали искреннюю радость от легкости и безмятежности. Лед дарит это чувство!

Александр Абрахимов