Как возводили монумент «Дружба навеки» Зураба Церетели. Прочитайте отрывок об этом

На 92-м году жизни умер скульптор Зураб Церетели. Сегодня вспоминаем о его монументе «Дружба навеки» на Большой Грузинской улице, который Церетели возводил вместе с поэтом Андреем Вознесенским. Прочитайте отрывок из книги «Зураб Церетели» Льва Колодного об обелиске высотой с 12-этажный дом. Узнаете, как одну из машин с буквами для монумента ограбили и как Зураб Константинович в синем автозаправочном костюме сам монтировал обелиск.

Для Москвы Зураб сделал другой, не применявшийся никогда никем ход — объединил в одно целое литеры грузинского и русского алфавита. Из них сплел столп, осененный золотым венком. Начав путь скульптора-монументалиста, Зураб нигде не искал аналогов. Он творил образы, имевшие мало общего с привычными памятниками — с их непременным пьедесталом, над которым возвышалась конная статуя полководца или фигура писателя...

Спустя два года после Олимпийских игр Москва опять стала для него строительной площадкой. На этот раз в центре, вблизи главной улицы. Для монумента выбрали Тишинскую площадь, мимо которой тянулась длинная и нескладная Большая Грузинская улица...

Местность получила у русских название «Грузины». Сегодня, спустя почти 300 лет, о пребывании здесь грузин кроме дома и церкви напоминают названия — Грузинский Вал, Большая Грузинская, Малая Грузинская улицы, Грузинский переулок, Грузинская площадь. Большая Грузинская по сталинскому Генеральному плану безжалостно ломалась и застраивалась новыми домами, никак не связанными архитектурой с прошлым. Треугольную в плане площадь занимал чахлый сквер с общественным туалетом, где у ограды поджидали пассажиров такси. Самым известным объектом на площади являлся Тишинский рынок, застроенный давным-давно торговыми рядами, не знавшими, что такое зодчество. На рынке в овощном павильоне постоянно торговали несколько заросших щетиной грузин в фуражках с громадными козырьками. Они привозили
зимой редкую в советской Москве зелень, хурму, мандарины. Вот и все, что на площади напоминало о Грузии.

Это обстоятельство не смутило монументалиста, который водрузил над площадью обелиск из кованой меди высотой свыше 36 метров, равной двенадцатиэтажному дому. Пространство между домами и высота окружающих зданий не препятствовали такому решению.

Такую высоту в городе Церетели покорил не первым. Обелиск высотой в 107 метров в Москве установили в честь запуска первого в мире спутника Земли...

Начав работу в 1982 году, Церетели не знал, что ему выпадет жребий установить в городе много других монументов, памятников, садово-парковых скульптур. Первый секретарь грузинского ЦК Эдуард Шеварднадзе, близко к сердцу принимавший предстоящую работу друга в столице СССР, посоветовал ему взять в соавторы русского архитектора, москвича. Эту роль исполнил Андрей Вознесенский, давний друг. Поэт, собиравший стадионы любителей стихов в хрущевские времена, окончил Московский архитектурный институт и имел законное право исполнять обязанности архитектора.

«Отлитое на родине Гефеста из сплетенных буквиц, осуществленное фантастической энергией Зураба Церетели меднолистое Древо языка покачивается на Большой Грузинской» — так начинает очерк о сооружении монумента архитектор и поэт.

Буквы везли из мастерской в Багеби по Военно-Грузинской дороге и далее через всю Россию. Одна из машин пропала в пути, ее ограбили, польстившись на цветной металл, чтобы сдать груз в пункт приема металлолома. Пришлось срочно второй раз чеканить утраченные буквы. Они образовывали на русском и грузинском языках слова «мир», «труд», «единство», «братство», «дружба». Грузинская вязь и русская кириллица причудливо сплетаются и тянутся от земли ввысь, где между ними и небом повисает золотой венок славы...

Благодаря Андрею Вознесенскому до нас дошло несколько прозаических и стихотворных строк, дающих представление о том, что происходило на площади 30 лет тому назад:

«Буквицы монтировались краном, подвешивая их на двух тросах. Зураб в неизменном синем автозаправочном комбинезоне на двух лямках походил сам на небесную буквицу, поднятую за плечи. Он летал над площадкой. Для жизнеописания фантастической судьбы Зураба нужна была кисть Бальзака».

Архитектор-поэт помог подобрать цитаты русских и грузинских классиков, посвященных дружбе Грузии и России. Их отлили в бронзе на шестнадцати картушах с именами и строчками Руставели, Чавчавадзе, Николадзе, Пушкина, Лермонтова, Есенина... На одном из картушей увековечены строки Бориса Пастернака:

Мы были в Грузии.
Помножим
Нужду на нежность,
Ад и рай,
Теплицу льдам
Возьмем подножьем,
И мы получим
Этот край.
И мы поймем,
В сколь тонких дозах
С землей и небом
Входят в смесь
Успех и труд,
И долг и воздух,
Чтоб вышел человек
Как здесь.

Пятнадцать картушей на медных листах приварили за несколько дней до официального открытия. Доску со стихами Пастернака не прикрепляли к постаменту до последнего момента, опасаясь, что ее заставят убрать. Спустя четверть века после гонения на поэта его имя все еще предавалось в Москве забвению, стихи не публиковались, он находился в черном списке власти, не прощавшей публикацию за рубежом романа «Доктор Живаго». У Церетели был свой взгляд на Пастернака, и он выразил его в бронзе доступным ему методом.

Только когда сообщили, что к площади приближается кортеж правительственных машин, Зураб дал знак сварщикам. Они поставили власть пред свершившимся фактом. Доска с отлитыми на века строчками Пастернака — знак гражданского поступка. Стихи Пастернака зачеркнул секретарь ЦК КПСС Суслов, когда утверждал представленные ему поэтические тексты для картушей памятника. За такой мемориал могло не поздоровиться своевольному монументалисту. Он, конечно, не рисковал изгнанием из страны, как Пастернак, время было другое. Но остаться без заказов, лишиться права выезда за границу мог вполне — это точно.

«На одном из картушей я дал стихи Бориса Пастернака, хотя в то время о нем слово доброе нельзя было сказать. Суслов запретил, но я все же взял на себя смелость. Московская интеллигенция, многие писатели тогда меня благодарили».

Еще одна вольность, допущенная Зурабом, хорошо видна сверху, откуда монумент выглядит крестом. «Обелиск представляет в плане конструктивно обоснованный и пластически выразительный крест (длина ветвей около двух с половиной метров), грани которого покрыты горельефом» — так оправдывал искусствовед в статье «Монумент Дружбы» появление в Москве креста. И только автор знал, что тому была иная причина, потому что в его понимании русских и грузин породнили вера, христианство, православие.