Прочитайте отрывок про карточных шулеров в поездах и любовь к московскому транспорту

В издательстве АСТ («Редакция Елены Шубиной») выходит книга «16 поездок: маршруты московские в рассказах современных писателей» о жизнях москвичей, которые тесно сплетаются с транспортом города. Прочитайте отрывок из рассказа Анны Матвеевой про женщину, которая не представляла свою жизнь без вечных поездок, и о том, как игра в карты была главной проблемой в поездах дальнего следования.

В последнее время Тамара Федоровна все чаще думала о себе и о своей жизни какими-то шаблонными фразами.

Например: «Вся жизнь Тамары Федоровны Мясниковой была связана с транспортом».

Или лучше так: «Вся жизнь заслуженного работника транспорта Тамары Федоровны Мясниковой была связана с общественным транспортом» (повторы Тамару Федоровну не смущали).

Или даже так: «Вся жизнь заслуженного работника предприятия Тамары Федоровны Мясниковой была неразрывно связана с общественным транспортом».

От слова «неразрывно» появлялось какое-то приятное ощущение в области желудка.

Черт его знает, откуда эти формулировки всплывали в хорошо сохранившейся как внутри, так и снаружи голове Тамары Федоровны. Возраст, наверное. Вполне понятное желание подвести какие-то итоги — личные и профессиональные.

Тут нужно заметить, что итогами своими Тамара Федоровна имела полное право гордиться.

В жизни она успела очень многое, если не вообще все. И образование получила, и замуж хорошо вышла (не умер бы Миша, до сих пор душа в душу жили б), и дочь воспитала прекрасную, и внучками занимается не абы как, а с полной отдачей. В уже очень немолодом возрасте решилась переехать из родного Екатеринбурга в Москву именно с этой целью — помогать дочери Насте с детьми. Главным образом помощь была связана с перемещениями внучек внутри столицы: из дома в школу, из школы в музыкалку и на секции, потом домой и так далее. Настя пока еще не разрешала детям самостоятельно передвигаться по городу, хотя старшей девочке исполнилось уже десять лет, и Тамара Федоровна много раз напоминала дочери о том, что сама-то она в ее возрасте давно уже бегала по всему Екатеринбургу с ключом на шее.

Настя в очередной раз терпеливо выслушивала историю про ключ, после чего озвучивала актуальный маршрут и поцеловала на прощанье всех троих (старшую и младшую девочек и маму) в щеку по очереди. Самой Насте было, конечно, не до того, чтобы возить детей по разным адресам — и она, и зять Олежа все время работали, правда, почему-то дома, не снимая халатов, но сейчас многие так.

От московского общественного транспорта Тамара Федоровна пребывала в неизбывном восхищении. Это вам не Екатеринбург, где зимой на некоторых остановках стоят в очереди, а трамваи, пусть и симпатичные, чешские, обожаемые туристами и художниками, давно уж свое отжили. И метро строили-строили, а потом бросили, и, говорят, драгоценный щит-гигант продали на лом, а теперь разве что велосипедные дорожки прокладывают. Сейчас, конечно, может, что-то изменилось, Тамара Федоровна уже лет пять в Екатеринбург не приезжала. Ее как-то даже и не тянуло, вот разве что Мишину могилу давно пора было проведать.

В Москве можно было выстроить столько разнообразных маршрутов к одной точке, что голова шла кругом — естественно, не у Тамары Федоровны. Она столько лет занималась транспортной логистикой, что лучше всякого компьютера рассчитывала оптимальную линию передвижения. Ведь, как мы помним, вся жизнь заслуженного работника транспорта Тамары Федоровны Мясниковой была неразрывно связана с общественным транспортом!

Еще когда она не была никаким работником, а была просто Томкой Тушиной — студенткой техникума, хохотушкой, способной, впрочем, добавить голосу железных ноток, — еще тогда она не сомневалась в том, что самое интересное занятие в мире — это добираться из одной точки в другую. Читала, например, задачку по алгебре, где из пункта А в пункт Б одновременно выехали два автобуса (первый проехал с постоянной скоростью весь путь, а второй — первую половину пути со скоростью 24 км/ч, а вторую половину пути — со скоростью, на 16 км/ч большей скорости первого, в результате чего прибыл в пункт Б одновременно с первым автобусом. Найдите скорость первого автобуса. Ответ дайте в км/ч), и воображала себе эти автобусы. «Пазики», наверное? Или желтые венгерские «икарусы», как в Свердловске? У дверец надпись на табличке: «Осторожно, открывается вовнутрь!» (Учительница русского языка объясняла им в школе, что это неправильно, правильно — «внутрь», но не на уроке, а после, потому что публично выступать с критикой социалистических автобусов было вроде бы как неэтично.) Вместо того чтобы решать задачку, Томка мысленно разглядывала эти автобусы — желтые, заляпанные грязью, вместительные, «сочлененные среднеприводные» (это ей уже подсказывает Тамара Федоровна из будущего). Никто в ее семье никоим образом с транспортом связан не был — вот многолетняя коллега Степановна, та по праву называла себя «потомственной железнодорожницей», а Тушины — сплошь мещане, домоседы. Мать не понимала, зачем Томке вечно нужно куда-то мчаться и как это можно — любить вокзалы и аэропорты, ведь там антисанитария! Отец вел себя чуть более сдержанно, но тоже не понимал страсти к дороге, годам к восемнадцати оформившейся у дочери едва ли не в болезнь. Ей важна была именно дорога — пункты А и Б не представляли собой особого интереса, в отличие от лакомой части, что скрывалась меж ними. Отрезок, не обязательно прямой, но всегда восхитительный... Пейзаж за окном меняется как в калейдоскопе, и еда всегда вкуснее, чем дома (даже если несъедобно!), и от слов «багаж», «плацкарта», «отправление», «прибытие» голова кружится сильнее, чем от слова «любовь».

Томка, кстати, пробовалась и в стюардессы, прошла сложнейший отбор и получила направление на курсы, но не закончила их, даже не начала — потому что сердце лежало все-таки к «железке». Поездила на практике проводницей, узнала, что в этом мире почем, но транспорт и дорогу не разлюбила. Ей и сейчас снится, как она идет из вагона в вагон, как скрежещут под ногами подвижные «фартуки», как проносятся за окнами поселки, леса, города... «Харьков — Владивосток», № 179/180, время в пути 7 суток 17 часов 48 минут. Один из самых протяженных в мире железнодорожных маршрутов, в наши дни уже, конечно, не существующий. Томка приняла свой вагон в Свердловске, бдительно проверив наличие постельного белья и подстаканников...

...В Златоусте (стоянка 2 минуты) на вагоне появился новый пассажир — одетый во все светлое мужчина без всяких причин улыбался и имел при себе кожаный портфель, а также небольшой чемоданчик, тоже как будто из кожи. Юной проводнице пассажир показался уже немолодым; это сейчас она понимает, что ему было не больше тридцати, возраст в те годы воспринимался все-таки совершенно иначе, чем теперь. Дочь Настя в свои, мягко говоря, сорок плюс все еще выглядит девочкой, да и сама Тамара Федоровна вполне довольна тем, что ей показывают в зеркальных витринах. Наверное, тот пассажир бывал за границей или вращался в каких-то высоких сферах, потому что обликом своим разительно отличался от обычных советских граждан. Билет — до Иркутска, вел себя пассажир очень обходительно, благоухал одеколоном, и Томка даже призадумалась на какой-то момент: так ли уж важен возраст, если люди любят друг друга? (Своего Мишу она тогда еще не встретила.)

Выдала комплект постельного, краем глаза отметив, что носки у пассажира совершенно чистые и целые, без каких-либо дырок и штопок, и удалилась в свою купешечку.

Во время рейса спишь, понятное дело, урывками — скорее дремлешь по двадцать-тридцать минут. Среди ночи, где-то между Петропавловском и Исилькулем, Томку разбудил стук в дверь купешечки и чей-то жалобный плач. Томка рванула дверь и увидела перед собой давешнего холеного пассажира, раздетого до белья (чистого, но это было уже как-то неважно) и простирающего к ней руки.

— Помогите! — рыдал пассажир. — Все до нитки! И документы! И личное имущество!

Еще не проснувшись до конца (хотя какой там сон), Томка поняла, что красавчик пал жертвой карточных шулеров, которые в те времена водились в каждом поезде дальнего следования. Борьба с ними была примерно такой же результативной, как с тараканами — и те и другие если захотят уйти, то сделают это сами, а все сторонние усилия следует признать бесполезными.

Томка попыталась объяснить обобранному действительно до нитки пассажиру, что ему еще очень даже повезло. Он по крайней мере остался жив, и сейчас она ему по-быстрому найдет какой-нибудь старый форменный жакет, а вот со штанами хуже... Оставив горемыку в своей купешечке (что было строжайше запрещено правилами), Томка ринулась в соседний вагон к опытному проводнику Генке. Тот не спал и сказал Томке «Да уж в курсе» таким тоном, что Томка заподозрила его в причастности к печальному событию. Наверняка следил за игрой, поросенище! Но штаны и даже чьи-то старые калоши с вытертыми байковыми внутренностями Генка проигравшемуся выдал. Тот дождался ближайшей крупной станции и слез в Омске вместо запланированного Иркутска уже совсем не элегантным: Томка с сочувствием смотрела, как он ковыляет налегке, без портфеля и чемоданчика.

Но ему и в самом деле ох как повезло! Нынче, когда грешить можно каждый день по-разному, карты занимают весьма скромное место в общем списке. Совсем не так было при СССР, уж Тамара Федоровна это отлично помнит! Миша, с которым Томка познакомилась позднее, когда уже устроилась в Управление Свердловской железной дороги, терпеть не мог карт. Он не позволял дочери даже прикасаться к ним — и это выражение, «касаться карт», было совсем не фигуральным.

Так заведено: если ты коснулся карт, то уже в деле, играешь. Если сразу сказал: нет, ребята, я не беру карт в руки, — тебя могли выгнать из купе, например, но на твои деньги, вещи и честь уже никто не претендовал.