Жесты вместо слов: как живут неслышащие актеры в России

В Театре Мимики и Жеста с 10 по 17 ноября пройдет II Международный театральный фестиваль «Территория жеста», в котором примут участие 14 трупп из девяти стран, в том числе из Франции, США, Финляндии, Швеции и Польши. На сцену выйдут и слышащие, и глухие артисты, а все спектакли будут идти с дикторской озвучкой. В преддверии фестиваля мы поговорили с режиссером и двумя артистами Театра Мимики и Жеста об их карьере, выборе профессии и сложностях, которые ожидают неслышащего человека в искусстве.

Роберт Фомин, режиссер Театра Мимики и Жеста

Фото: Михаил Голденков / The City

В советское время в школах для слабослышащих и глухих всем детям запрещали разговаривать жестами: ручки по бокам нужно было держать. Основным методом общения была артикуляция. Я родился в деревне на окраине Белоруссии, и у нас за этим следили очень строго. Хотя дома с родителями (они тоже глухие) я говорил жестами, но это все на бытовом уровне. В СССР была такая система обучения: глухие дети 12 лет тянули лямку в школе, чтобы научиться говорить. Слышащие после восьми лет уже были свободны, а мы до 23 сидели за партами.Тогда глухие были изолированы от обычного мира. Нас с детства определяли в техникумы, гнали работать на заводы, а про творчество вообще не заикались. До 15 лет я даже не подозревал, что есть искусство жеста. Пока однажды к нам в глубинку не приехала труппа глухих артистов. Они исполняли песни на языке жестов и для меня это было «вау». Смотрел на них и не мог наглядеться. Я-то привык, что нас заставляют голосом петь «Взвейтесь кострами, синие ночи. Мы пионеры – дети рабочих».

После школы я решил поехать на заработки. В то время за работу на заводе в Европе платили мало – 70–100 рублей, а в Сибири – 400–500. Вот я и покатил на север. И там на заводе стал участвовать в художественной самодеятельности. Мне тогда предложили исполнить песню жестами, а я ведь привык голосом. Первая моя работа на жестовом языке – «Незнакомка» Игоря Николаева. Это мой позор на всю жизнь – зрители на меня даже не смотрели, болтали между собой. Все было так плохо из-за того, что мне ставил номер переводчик жестового языка, а она была слышащей. Вторую песню – «Последний бой» Ножина – я уже взялся разрабатывать сам. Вот она произвела фурор среди глухих, потому что я не просто говорил жестами, я с их помощью рассказывал целую историю.

В 1991 году в Москве открылся первый институт искусств для глухих, где готовили будущих актеров. В это время я еще работал в Сибири и принимал участие в разных фестивалях с нашим кружком самодеятельности. На одном из выступлений меня приметил кто-то из жюри (тогда глухие москвичи путешествовали по всей России в поисках талантов) и пригласили поступать в ВУЗ. Я сразу согласился, а уже в 1992 году был зачислен на первый курс актерского факультета. Потом попал в Театр Мимики и Жеста, тогда он был единственным в России стационарным театром для глухих. Сначала играл на сцене, а потом попросил у режиссера разрешения ставить свои небольшой постановки – новогодние утренники и песенные представления к 8 Марта. Он дал добро. А когда этот режиссер умер, руководство театра решило, что я молодой и достаточно необычный режиссер, могу стать ему заменой. Так что мне дали попробовать. И вот уже 23 года я пробую.

Алена Молоснова, актриса

Фото: Михаил Голденков / The City

С детства мечтала быть актрисой: увидела как-то в новостях по Первому каналу выступление Театра Мимики и Жеста и сразу сказала маме: «Хочу». Но она была против: «В театре зарплаты маленькие, как жить будешь?» Поэтому после школы предложила мне поступить в Бауманку. Я даже на подготовительные пошла: физика и русский мне еще нормально давались, а вот математика совсем нет. Еще в школе я любила петь на жестовом языке и танцевать. И однажды я выступала с коллективом на фестивале в Грязовце, где меня и заметил режиссер Роберт Фомин. Он меня пригласил в Москву, учиться в РГСИ (сегодня РГСАИ). Так что я бросила Бауманку и решила все-таки стать актрисой.

Первые годы учеба давалась мне тяжело: нужно было вести себя открыто, показывать, на что способна, а я стеснялась. Со временем это прошло. В работе глухих актеров на сцене есть свои особенности. Например, мы все индивидуальны, поэтому подбирать жесты нужно под каждого отдельно. Кому-то это движение подходит, кому-то – другое. Это важно, ведь мы передаем все эмоции с помощью жестов, это наше самовыражение.

Моя самая большая мечта – сняться в фильме. Но в кино не берут неслышащих артистов. Режиссерам проще взять слышащего и просто поставить ему жестовый язык. А глухим нужен переводчик, иначе могут быть недопонимания во время съемок. Меня пару раз приглашали помогать ставить язык жестов, но получалось, как мне кажется, не очень хорошо. Для слышащего актера – это не способ коммуникации, а набор каких-то движений. И поэтому он никогда не сыграет так же натурально и красиво, как это мог бы сделать глухой актер. Чаще всего вообще непонятно, что он показывает, – жесты корявые, исполнение некрасивое. Вообще снимать фильм о глухих без их участия странно. Ведь язык жестов – это целая культура.

Вадим Николаев, актер

Фото: Михаил Голденков / The City

В школе я увлекался хоккеем и вообще не думал о театре. Зато преподаватели видели во мне что-то особенное, постоянно упрашивали, чтобы я выступал с жестовым пением. А я упирался, но все равно выходил на сцену. Там-то меня и приметил Роберт Фомин, который практически всегда сидит в жюри на разных фестивалях и отбирает таланты для своего театра. После 10 классов я начал задумываться, что делать: не хотел всю жизнь за токарным станком стоять, а если бы остался жить в Ярославле, то пришлось. Искусство мне как-то ближе. Да и родственники были против моей работы на заводе, а вот искусство споров не вызывало. Так что я все взвесил и решил в Москву уехать. В 17 лет собрал чемоданы, приехал на вокзал, нашел поезд с надписью «на Москву» и запрыгнул в него.

В столицу прикатил вместе со своей школьной знакомой. Это она меня и убедила попробовать поступать в театральный институт. Институт меня сильно изменил: актерство вытягивает всего себя, так что приходится показывать свое «я». Так что вот уже 12 лет я играю на сцене Театра Мимики и Жеста и вообще нигде, кроме сцены, себя не представляю.

Ксения Сергиенко