Кто и зачем живет в московских сквотах: гонзо-расследование Миланы Логуновой

В Москве немало аварийных зданий, завешанных строительными лесами и забитых балками. Во многих из них кипит жизнь – их заселяют современные панки, анархисты и просто подростки, которым хочется попробовать городской романтики. Обычно такие нелегальные общежития существуют максимум пару месяцев, после чего приезжает полиция и пространство снова начинает пустовать. Вот и сквота на «Тургеневской», куда съездила на расследование журналистка Милана Логунова, уже нет. Но вот как там было – репортаж изнутри.

Парень по имени Московские Помойки встречает меня возле памятника Шухову на «Тургеневской». Вместе с ним Сабрина, ее волосы окрашены в тот же оттенок синего. Мы подходим к сплошному двухметровому кирпичному забору. Оглядываемся по сторонам, чтобы никого рядом не было.

– Сначала кладешь ногу вот сюда, – Помойки показывает на небольшой отвалившийся проем в стене, – потом мы подтолкнем. Дальше надо чуть проползти: через полметра вдоль забора на той стороне будет лестница. Не бойся, еще ни разу отсюда никто не падал.

– Клево, я буду первой, – отвечаю я.

Уже на той стороне я трогаю ладошками мокрый асфальт и восстанавливаю дыхание. Помойки, привычный к такому маршруту, невозмутимо обращает мое внимание на скетчи, приклеенные вдоль забора, – местную выставку художественных работ. Эти каракули на выдранных листах из детского альбома резко контрастируют с двухэтажным особняком c лепниной, пилястрами и всем таким. Мне также показывают, где расположен местный туалет (возле метровых кустарников).

Меня привели в московский миллениальский панковский сквот.

Словарь панка: сквот – это захваченное пространство, где никто ничего не платит и которое по анархическим понятиям принадлежит тому, кто в нем живет на постоянной основе.

Когда попадаешь в такое место, может показаться, что ты состоишь в каком-то тайном сообществе. Это похоже на правду – Россия не богата историями о сквоттинге. Даже в тех, что есть, можно засомневаться.

Еще в 1980-х годах был известентворческий сквот «Детский сад» в Хохловском переулке – действительно бывший детсад, заброшенный из-за длительного карантина. Согласно мифу, это было первое пространство в СССР, захваченное художниками. Художник Герман Виноградов рассказывал, что в свое время он снял комнату напротив заброшенного дома и, чтобы далеко не ходить, устроился в него сторожем вместе с тремя другими тунеядцами, как он. Работа была до боли простая, и, чтобы скоротать время, на втором этаже детсада приятели устроили художественную мастерскую, куда время от времени заходили известные личности – как говорит сам очевидец, «от Ильи Кабакова до Владимира Янкилевского». У Германа Виноградова можно найти фотографию, где он показывает свою комнату в сквоте: на несколько детских унитазиков положена широкая деревянная дверь, а на ней что-то наподобие матраса: иногда он и другие люди оставались ночевать, но не постоянно. Кроме того, формально они имели на это право.

Другим известным пространством считается Милютинский сквот, существовавший в 2015–2016 годах. Собственником здания была строительная компания, чей офис находился неподалеку. Именно ей сквоттеры платили арендную плату, около 100 тысяч рублей в месяц, и занять комнату мог любой, кого одобрили бы жильцы. Так что это была, скорее, коммуна или коливинг.

Наиболее аутентичным и в то же время известным местом можно назвать петербургскую «Клизму». Она существовала два года, в 2003-м и 2004-м, что для полностью бесплатной жизни большой успех. Все началось со строительства возле Московских Ворот трехэтажного концертного зала, который бросили на последнем этапе. Первый этаж пустовал, второй заняли бездомные, а третий достался «Питерской лиге анархистов» – в четырех комнатах и кухне с электроплитой помещалось до двух десятков жильцов. Некоторые считают, что это байка – в открытом доступе нет даже фотографий.

Почему мы так мало знаем о русском сквоттинге? Потому что жизнь нелегальных сквотов продолжается максимум пару месяцев, после чего приходят жалобы в полицию и пространство приходится покидать. Из-за этого на вопрос, сколько же в России настоящих сквотов, ответить нельзя. Если сквот действительно бесплатный, о нем нельзя говорить.

На первом этаже особняк пустует: чтобы попасть внутрь, нужно пройти через единственное выбитое стекло в зарослях – все двери, что есть, опечатаны; без отопления, хоть и начало осени, здесь морозит.

Пространство похоже на приличные офисные кабинеты, захламленные стройматериалами после ремонта. Кабинетов около десяти. Эта территория остается нетронутой, чтобы непрошеные гости не подумали подняться наверх. А там, поверх свежевыбеленных стен, стеклопакетов и плинтусов, красуются знаки анархии и другие граффити. По стенам бьет хриплая музыка, неразборчивая из-за эха.

– Можем предложить тебе чаю. Как раз вскипел, – говорит Сабрина.
Рядом с чайником в спальных мешках спят три человека, еще двое болтают, еще один развешивает постиранное белье на веревку, разделяющую просторную комнату – что-то вроде местной гостиной.

– Тут есть электричество? – спрашиваю, видя тройник.

– Это соседское.

Прохожу дальше. В особняке есть две большие комнаты: одна – для вечеринок и сборищ, другая – для чаепитий и отдыха. Все остальные пространства отданы под личные спальни, посещение их без разрешения осуждается. По большому счету занять их может любой – если успел и если сумел освободить от стройматериалов.

Из десяти малых комнат три пустуют: две завалены мусором, их никто так и не разобрал, третья же перекрыта красно-белыми лентами, словно химически опасная зона. Однажды эту комнату кто-то использовал вместо туалета. Теперь здесь висит объявление: «Уходя, убирай, ***, мусор. Не один живешь, а еще для кого-то это последний дом».
Приватные комнаты выглядят с претензией на уют: одна из них приоткрыта, в ней я замечаю коврик для йоги и небольшой матрас вместо кровати, доску на кирпичах, имитирующую тумбочку, и приклеенные к стене фотографии музыкантов. Мне говорят, что здесь живет 18-летняя девочка.

В конце коридора – основная гостиная. Человек 15 сидят на полу, пьют пиво и разговаривают. Посередине стоит одинокий диван, а сбоку открыто окно, единственное возможное для курения – его прикрывает дуб, так что курильщика не видно с улицы. Стены расписаны. Самая большая надпись гласит: «Москва – оплот русского капитализма. Она никогда не восстанет. Не верь людям на улице. Твоя задача – оспорить культурную гегемонию буржуазии».

– Ужин приехал! – кричит Сабрина.

Ужин – два больших бумажных пакета с известного продуктового маркета, где есть все от пасты карбонара до диетических сырников. Такие пакеты приносят в сквот каждый вечер, их называют фригой. Интересный факт: больше половины обитателей сквота – вегетарианцы. По этой причине еда расфасована на веганскую и мясную. Во время ужина Помойки кидает в еду использованный шприц, шлепает себя по вене и кричит, что ему кайфово. Одна из девчонок мне шепотом объясняет, что это витамин B12 – Помойки пускает мне пыль в глаза, в он действительности не пьет и не курит. В сквоте запрещены наркотики.

Мы протусовались почти до рассвета, пока не пошли на спад холода. Слушали музыку, разговаривали, курили дешевые сигареты. Большинство обитателей – зумеры, добровольно согласившиеся стать сиротами общества. У них есть дома, но они не хотят там появляться. Они не боятся неопределенности: «В Москве всегда есть работа. А гараж можно снять без паспорта», – говорит мне девочка, которая хвастается, что нашла всю свою одежду на помойках.

В четыре ночи я и 18-летний панк-путешественник, приехавший автостопом из Минска, расстелили плед на бетонном полу и укутались кожаной курткой, крепко прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Так сделали все, за исключением пары ребят, которым повезло найти и принести матрасы, взятые буквально из-под бездомных.

В документальном кинофильме Push о проблеме повышения стоимости жилья рассказывается, что в больших городах вроде Москвы и Лондона дома становятся не местом для жизни, а капиталом – людям с деньгами выгодно выкупать землю и ничего с ней не делать. Дома становятся эквивалентом золота. В результате в мегаполисах простаивает множество особняков, многоэтажек, заброшенных строек, тогда как люди низкого достатка не могут позволить себе ипотеку.

Сквоттинг в Москве – это способ приспособления к этой системе. Сабрина мне говорит: «В центре Москвы много пустующих домов. Их настолько много, что если бы во все эти дома заселились сквоттеры, то в столице не осталось бы ни одного бездомного и ни одного человека, который бы жил с родителями из нужды».

Я пришла в гости в сквот в начале осени. С приходом заморозков в октябре он временно опустел. По рассказам постоянных жильцов, соседи дома напротив вызвали полицию – в такой ситуации люди расходятся по друзьям, а потом возвращаются через три дня. Но в этот раз все пространство захватили бездомные, которых выгнали из другого насиженного места. Сквоттеры говорят, что могли бы отвоевать место, но сделают это весной, когда потеплеет.

Я спросила Московские Помойки, где он теперь будет жить.
– Пока по впискам. А вообще сквот – это выручай-комната московского панка. Как в «Гарри Поттере»: он появляется из ниоткуда, когда кому-нибудь очень нужен.