Как племянник Толстого оказался разведчиком: фрагменты книги о Дмитрии Быстролетове

В издательстве АСТ вышла книга об одном из самых эффективных советских разведчиков «Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова». Автор — историк и журналист Forbes Иван Просветов — рассказывает о Дмитрии Быстролетове, который начал работать на спецслужбы СССР еще студентом в Праге, а в конце жизни оказался в советском лагере. Он с легкостью менял о себе легенды, одна из которых рассказывает, что он племянник писателя и графа Алексея Толстого. The City публикует фрагменты книги.

Родственные связи

В тот год, когда молодой эмигрант Дмитрий Быстролетов решил принять сторону советской власти, еще не думая ни о какой разведке, в СССР из Германии вернулся писатель Алексей Толстой — рабоче-крестьянский граф, как вскоре назовут его на родине. Отъезд Толстого обсуждался и осуждался в русских диаспорах Берлина, Парижа и Праги, где тогда жил Быстролетов, и не обратить внимание на это событие он не мог.

В том числе из-за фамилии «предателя интересов эмиграции». Дмитрий Александрович и Алексей Николаевич были пусть очень дальними, но все же родственниками — представителями славного и обширного старинного дворянского рода.

Быстролетов гордился своим происхождением. Он впервые упомянул о нем, как ни странно, в анкете НКВД в 1937 году, когда ожидал приема в партию и присвоения звания старшего лейтенанта госбезопасности. За границей же — скрывал, если судить по документам из архива пражского Земгора и Русского юридического факультета. Возможно, потому, что на слово ему не поверили бы.

<…>

Настоящее испытание на смелость не заставило себя ждать. В мае 1917 года Быстролетова взяли штурманским учеником — рулевым на грузовое судно. В очередном рейсе оно везло из Новороссийска в Сочи цемент для строительства тоннелей. Сухогруз сопровождала моторная баржа, вооруженная скорострельной пушкой. Неожиданно из моря поднялась немецкая подводная лодка. Вылезшие из люка матросы неспешно зарядили палубное орудие, развернули в сторону русских и первым же выстрелом сбили мачту на транспорте. Но на барже успели расчехлить свою пушку.

Ответная стрельба заставила подлодку быстро погрузиться в пучину. Дмитрий на всю жизнь запомнил свист снарядов и мерзкое чувство бессилия, когда вдруг оказываешься под дулом. Вскоре ему довелось узнать, что такое целиться в других.

Первое задание

Конечно, студента-юриста не собирались сразу превращать в вербовщика. К Быстролетову присматривались — «подучим» растянулось на пару лет. А пока в ускоренном порядке оформили загранпаспорт гражданина РСФСР и обязали торгпредство в Праге официально взять его на работу. Став техническим секретарем редакции «Экономического бюллетеня», Дмитрий без особого трепета забросил учебу. За третий курс он сдал лишь один экзамен, и в октябре 1925 года был отчислен с факультета — вместе со Скачковым, тоже «неуспевающим». Быстролетов не протестовал. Учеба, в общем-то, превратилась в бессмыслицу, а у него уже имелось более чем ответственное дело. Но от публичной активности пока не отстранился.

<…>

Первое задание, которое получил Быстролетов, оказалось категорически далеким от защиты завоеваний социалистической революции. Самсонов-Гольст (резидент советской внешней разведки в Праге. — Прим. ред.) поручил ему разузнать секрет изготовления обувного лака, используемого на знаменитой фабрике Bata. Для проверки лучше дела не придумать: в случае неуспеха беда невелика, при удаче информация будет не лишней для развивающейся советской промышленности. Быстролетов свободно говорил по-чешски, благодаря работе в торгпредстве приобрел кое-какие знакомства. Поручение он выполнил и был ориентирован на техническую разведку. Как секретному сотруднику ИНО ОГПУ ему присвоили псевдоним «Ганс». Превращение состоялось.

Резидентура

Самой значимой операцией Быстролетова по этой линии стала вербовка источника на заводе группы Škoda — от него, к примеру, получили сведения о составе и технологии закаливания особо прочной стали для стволов скорострельных авиационных пушек. Высшее образование он завершил экстерном, да и то скорее по служебной необходимости… В торгпредстве СССР его повысили в должности — назначили экономистом.

<…>

Дмитрий Быстролетов играл определенные роли даже перед своими агентами. Так, Шарлотте Моос, подруге британского связника советской разведки, запомнилось, что Джон (под таким именем она знала Быстролетова) происходил из кубанских казаков, служил матросом в царской армии, а потом жил и работал за границей как художник — сначала в Германии, затем во Франции, но немного говорил и по-английски.

Генри Пик полагал, что его куратор был родом с советского Кавказа, имел инженерный опыт, очень хорошо знал не только Англию — здешнюю жизнь и обычаи, но и Америку, и говорил по-английски с американским акцентом.

<…>

Быстролетов прикинулся греком-эмигрантом, родившимся в Салониках (во время большого пожара в 1917 году там сгорела мэрия со всем архивом — следовательно, проверить происхождение невозможно), выросшим за границей (отсюда и полное незнание греческого языка) и утерявшим свой паспорт в Данциге. Консул не клюнул на эту уловку, пачка долларов не помогла, — и тогда Дмитрий на ходу сменил роль. Он принял развязный вид и перешел на блатной жаргон. По правде говоря, он — американский гангстер, бежавший из Сингапура, где застрелил начальника английской полиции (об этом убийстве писали в газетах). «Липа» ему нужна для проезда в Женеву, чтобы замести следы. Оттуда уже с другой ксивой он рванет в Нью-Йорк, так что — «не дрейфьте, консул, завтра вашего паспорта не будет».

<…>

Быстролетов обнаружил свою цель, когда та расположилась выпить виски в гостиничном баре. Подбираться к ней следовало осторожно и ни в коем случае не напоминать о парижской встрече: «Носик» раскусил хитрость Яновича (резидент советской разведки Захар Волович. — Прим. ред.). и ушел оскорбленным, посчитав, что его нагло обокрали.

После прощупывания объекта Быстролетов прикинулся японским агентом в Европе. Советские разведчики часто прибегали к такому трюку, дабы не отпугнуть потенциального информатора (у тех, что «за деньги», могли быть предубеждения относительно контактов с большевиками) и заодно замести следы. Знакомство состоялось. «Носик» оказался отставным офицером швейцарской армии Джованниде Ри, родом из итальянского кантона и с важными связями в Риме. Официально зарабатывал на жизнь как представитель General Motors в Швейцарии, Италии и на Балканах.

Он продолжал приторговывать дипломатическими секретами, не опасаясь провала, — его покровитель и поставщик информации после выхода мемуаров Беседовского сделал так, что предателя «нашли» в берлинском посольстве. Как только получение материалов от де Ри наладилось, Быстролетов передал связь Берману. Параллельно вести два источника, в Великобритании и Швейцарии, у него возможности не было.

В Советском Союзе

Быстролетов временно числился в резерве и служил согласно старой должности — переводчиком, в 10-м отделении ИНО ГУГБ (научно-техническая разведка). Ему выделили квартиру в ведомственном доме в поселке Сокол; жалования хватало, чтобы содержать семью — жену и старенькую маму, приехавшую из Анапы. В Москве у него не было друзей — только начальники. Женька Кавецкий после секретной командировки в Америку получил увольнение и уехал в Одессу, где стал капитаном теплохода. Быстролетова отпускать не собирались.

<…>

Вспоминая о своем эмигрантском увлечении коммунистическими идеями, Быстролетов писал: «Равнодушный мир представлялся мне твердыней, которую надо взять с боя». Разведку он воспринимал как тайный фронт борьбы за освобождение человечества от оков капитализма. Но эта великая цель не всегда соотносилась с практикой, и Быстролетов порой удивлялся гротескности момента: на неприглядные операции и необходимые для его работы буржуазные прихоти уходили честные деньги рязанских и тульских колхозников.

<…>

Когда в Тайшете (колония-поселение в Иркутской области. — Прим. ред.) начальница медсанчасти попросила заключенного Быстролетова нарисовать что-нибудь из заграничной красивой жизни, он припомнил берлинские «Фемину», «Какаду» и «все, что было». Ни один любитель хорошенько повеселиться не мог пропустить Femina-Palast и Kakadu — самые большие и модные ночные клубы германской столицы. В одной из своих повестей Быстролетов обмолвился, какое это было редкое удовольствие — изображать «своего», заходя в бар или дансинг, и осознавать, что своей работой вколачиваешь гвозди в гроб старого мира.

Текст предоставлен издательством АСТ.