В России вышла автобиография лидера KISS Пола Стэнли. Публикуем отрывки

В издательстве АСТ вышла автобиография фронтмена и ритм-гитариста группы KISS Пола Стэнли «KISS. Лицом к музыке: срывая маску». На пятистах страницах он очень подробно и откровенно рассказывает не только о сложении глэм-группы, но и о личной жизни. Публикуем несколько фрагментов.

Обложка книги

В свое время этот мой грим служил мне защитной маской, за которой скрывалось лицо одинокого ребенка, чья жизнь в то время была невыносимой. Я родился без правого уха – я еще и глухой на эту сторону. Мое самое душераздирающее воспоминание о детстве – это как детишки дразнят меня «Стэнли-монстр-одноухий!». Причем зачастую я этих детишек вообще не знал. Зато они знали меня, того самого парня, у которого вместо уха – бородавка. В обществе людей я чувствовал себя обнаженным. С болью я осознавал, что меня все время пристально рассматривают. Когда же я возвращался домой, моя семья ничего не делала, чтобы мне помочь.
Персонаж, изображение которого появляется на моем лице, изначально родился как защита, которая защищала меня настоящего. Долгие годы, накладывая этот грим, я чувствовал, как возникает другая личность. Грим постепенно закрашивал неуверенного дефективного ребенка, со всеми его сомнениями и внутренними конфликтами, и появлялся другой парень, тот, которого я создал, чтобы показать всем, что им стоит относиться ко мне лучше, что со мной стоит дружить, что вообще я – особенный. Я создал парня, который уложит девушку. Те, кто знал меня в детстве и юности, очень удивились моему успеху с KISS. И я понимаю почему. Они же не знали, что происходит у меня внутри. Не знали, почему я был таким, каким был, и к чему стремился. Ни о чем таком они не были в курсе совершенно. Для них я был просто какой-то раздолбай или уродец. Если не чудище.

Ребенком я часто мечтал: вот вырасту – стану борцом с преступностью, в маске. Хотел быть одиноким рейнджером. Хотел быть Зорро. Хотел быть тем парнем на коне на холме, с маской на лице – это образ из телевизора и кино. Одинокий ребенок хотел стать таким, и он таким и стал. Я создал свою собственную реальность. Созданный мною персонаж, Звездный Мальчик, выходя на сцену, и был тем самым парнем, супергероем, полной противоположностью тому, кем я был тогда.

Когда мы только приехали в Лос-Анджелес, я поинтересовался у нескольких человек, чем они тут занимаются, куда ходят вечером. Одним из первых упомянутых мест был Rainbow, бар и ресторан на бульваре Сансет в Западном Голливуде. До того я про заведение это никогда не слыхал, но как только попал внутрь, то понял, что нашел свою синагогу. Мой новый молельный дом.

Фото: Fin Costello/Redferns/Getty Images

Посетители там не искали ничего, кроме приятной ночи. Похоже, там действовала система «друзья с привилегиями», или «чужие с привилегиями», как в случае с новичками вроде меня. В самую первую ночь я там познакомился с красивейшей блондинкой, которая поехала со мной в отель Chateau Marmont только потому, что я пою в группе, у которой есть контракт на запись альбома. Быть музыкантом и выглядеть соответствующе – а я, как обычно, носил сапоги на платформе и прочий рок-звездный шик – это на бульваре Сансет очень даже ценилось. Могло завести далеко, что мне лично очень нравилось, все так легко и просто. В каком-то смысле и я, и эта блондинка – мы праздновали одно и то же: экзальтацию от рок-н-ролла.

Когда эта женщина ушла утром, я вдруг понял, что в Лос-Анджелесе не существует фальшивых ожиданий. Никто никого не осуждал, никто ни до кого не снисходил. Мы принимали друг друга целиком и полностью, как бы странно это ни звучало.

Эта ночь – как и все последующие, что я провел в Rainbow, – стала моим обрядом посвящения в рок-н-ролл на том уровне, о существовании которого я даже и не подозревал. Я, конечно, слыхал о рок-н-ролльном образе жизни, но толковых сведений у меня не было, даже особо не пофантазируешь на тему. Опыта же у меня почти никакого не было. Я думал, что наградой мне будет горячая подружка, на самом же деле новая горячая подружка случалась каждый день, а иногда и в день по нескольку раз. Нечто невероятное. Лос-Анджелес казался страной Оз.

На Глубоком Юге люди любили, когда мы находились на сцене. Здесь у нас было право быть чудиками. Нас любили как развлечение, но вот вне концертного зала люди готовы были нас поубивать. Мы в своих женских блузах, с гривами и на платформах чувствовали себя как звери на охоте. «Педики!» – орали нам. Вне рок-клубов толерантность была на нулевом уровне. Я боялся, что мы скоро будем визжать, как поросята на бойне, как в страшном фильме «Избавление», который видел в прошлом году (в этом фильме режиссера Джона Бурмена, снятом в 1972 году, герои попадают в глухие места, где подвергаются изнасилованию и издевательствам местных. – Прим. пер.).

Однако те, кто криками портит концерт, на нас не ходили. Мне кажется, нас самих считали некой угрозой. И совершенно точно считалось, что у нас крутой нрав и что мы горячо преданы своему делу. Когда за стенами концертного зала нас обзывали, мне всегда хотелось сказать: «Минуточку! Вы мне только что аплодировали. Теперь, когда я зачехлил гитару, вы будете меня линчевать?»

Фото: Jim Dyson/Getty Images

Даже на юге или в консервативных городках вроде Солт-Лейк-Сити мы находили наших поклонников, или они находили нас. Женщины же находились всегда и везде. Девочки ждали нас у гостиничных номеров, ждали, пока мы не выйдем. Мы бы могли такой аппарат завести, с электронной очередью – берешь номерок и ждешь, пока позовут. Имен этих девочек я даже не знал.

Меня не переставало изумлять, что эти женщины лезут ко мне в койку, толком даже не представившись, а ведь у них же наверняка есть местные ухажеры, которые встречаются с ними месяцами, чтобы как-то продвинуться в отношениях. Все это вскоре стало нормой. И большим облегчением. Я теперь трахался и чувствовал себя желанным безо всякого страха эмоциональной близости, которой я хотел меньше всего. Я получал то, чего страстно желал, без того, что мне казалось опасностью. Из-за неуверенности, отсутствующего уха, глухоты и эмоциональной стены, которую я всю жизнь возводил вокруг себя, эмоциональная связь меня все еще пугала. Она означала: открыться, отдать частичку себя. А этого я не хотел.

Новые мои апартаменты располагались в высоком шикарном здании на улице, которая кончалась тупиком у Ист-Ривер. Здание это только что достроили. Когда я выбирал там жилье, мне предложили две квартиры. Одна – на двадцать первом этаже за 510 долларов в месяц, вторая – на двадцать шестом этаже, с роскошным видом и за 560 долларов. Несмотря на наш недавний взлет, полтинник баксов ощущался как крупная разница. Я снял на двадцать первом.

Эта новая квартира – материальное доказательство того, что я поднялся. Я поехал в Macy’s и купил там мою первую мебель – большой диван в форме буквы L, обитый зеленым бархатом, а также лампу, большую и круглую, которая свисает со стальной подставки. Очень круто это все выглядело.

Еще одно изменение после успеха Alive! – отели. Мы теперь селились уже не в Holiday Inn’ах, а могли себе позволить «Шератоны». А в «Шератонах» в номерах дают полотенца с вышитой буквой S. Каждый раз, когда в турне случался перерыв и можно было поехать в Нью-Йорк, я упаковывал эти полотенца в чемодан. Так в моей новой шикарной квартире скоро образовался целый шкаф, набитый полотенцами с монограммами.

«Вы миллионеры», – радостно сообщил нам наш финансовый консультант в один прекрасный день в конце 1976 года. Дело в том, что тогда Beth стала таким хитом, что ее стали играть и на радиостанциях диапазона AM. А Destroyer стал нашим вторым платиновым альбомом. В конце августа мы дали самый масштабный наш концерт – для сорока двух тысяч фанатов на стадионе California Angels в калифорнийском Анахайме. Плюс к тому наш внутрифирменный мерчендайзинговый бизнес процветал.

Когда тебе сообщают, что ты миллионер, ты находишься под сильным впечатлением, но конкретно эта новость не так сильно меня поразила, как когда мы впервые получили «Золотой альбом». Вот то была реальная веха, и этим я мог гордиться – в прямом смысле. А это? Ну, очень здорово, конечно, но не такое конкретное свершение. Да и вообще как-то понять, что значит быть миллионером, было трудновато, поскольку деньги все еще оставались для нас некой абстракцией. Я до сих пор жил в съемных апартаментах с одной спальней.