5 вещей, которые меня изменили: художник Иван Коршунов

В рубрике «5 вещей» мы спрашиваем у героев о культурных явлениях, которые их сформировали. Узнали у художника Ивана Коршунова, как на него повлияли Тарковский, Рим и Кипр.

Монументальная живопись Кипра

Встреча с этим явлением стала для меня настолько сильным культурным шоком, что я даже написал диссертацию на тему монументальной живописи Кипра XIV–XVI веков.

Внешне кипрские храмы гор Троодос выглядят непрезентабельно — постройка из тесаного камня с двускатной черепичной крышей, почти без окон, похожая скорее на амбар. Их достаточно сложно найти, они сливаются с остальными домами. А внутри — совершенно потрясающие фрески и византийского, и поствизантийского периода, причем прекрасно сохранившиеся, как будто позавчера были написаны.

Римляне, византийцы, крестоносцы-латиняне, венецианцы и многие другие завоеватели сменяли друг друга, господствуя на острове. В культуре Кипра синтезировано множество характерных черт, присущих культурам завоевателей, и в то же время присутствуют традиционные кипрские черты, имеющие греческие корни. Зачастую на стыке различных культур рождались выдающиеся памятники искусства, которые можно встретить только на Кипре. В итоге в монументальной живописи Кипра получилась удивительная смесь из различных направлений, художественных течений, живописных техник и технологий.

Меня как художника и исследователя прежде всего поразило, что внутри, казалось бы, такого каноничного религиозного искусства, которое, как мы привыкли считать, довольно жестко регламентировано, возможна невероятная свобода. И мне это помогло начать по-другому относиться к своей работе, когда я сам занимался монументальной живописью в современных храмах.

Знаменный распев

Как-то я купил диск со знаменным распевом и был потрясен этой удивительной церковной хоральной музыкой. А позже совершенно случайно познакомился с человеком, который был непосредственно причастен к тому, что эта музыка зазвучала в современном исполнении, профессором Анатолием Конотопом.

Он рассказал мне практически детективную историю, как искал ноты этого распева. Проблема была в том, что они радикально отличаются от привычных нам нот. Там используются такие значки, например, как монах в лодке, птичка или еще что-то. Как спеть монаха в лодке?

Путем долгих изысканий (рукопись сначала находилась в монастыре на границе с Польшей, потом перекочевала в дом местного помещика, а после его раскулачивания оказалась в государственной библиотеке) он нашел экземпляр, в котором на одной стороне было древнее письмо со значками, а на другой они дублировались нотами, более понятными нам, по аналогии с Розеттским камнем, где один и тот же текст написан на одной стороне египетскими иероглифами, а на другой — на греческом языке. Анатолий Конотоп расшифровал и сделал записи этого знаменного распева, которые я потом и услышал.

Знаменный распев для меня — это музыка особой религиозной силы, высоты, полноты. И я очень рад, что в наше время у людей есть возможность ее слышать.

Рим

Как сказал искусствовед Владимир Сарабьянов, Рим — город, где каждый квадратный сантиметр — это произведение искусства. Он многослойный и впечатляющий. Для любого художника, к какой бы школе он ни относился, Рим наиболее тесно связан со становлением мирового художественного творчества. Там работали гиганты Возрождения — Микеланджело, Рафаэль и, конечно, один из моих любимых художников Микеланджело Меризи да Караваджо, о котором я скажу отдельно.

Художники Караваджо и Ян ван Эйк

Караваджо я люблю с детства и продолжаю любить пламенно. Наиболее важные для меня его работы находятся в церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези в Риме. Это триптих, посвященный святому Матфею.

Про Караваджо много написано как о художнике, который породил целую плеяду последователей, так называемых караваджистов. А мне кажется, что, кроме этого, он еще и первый гиперреалист своего времени.

Второй художник, о котором не могу не сказать, — Ян ван Эйк. С ним у меня совершенно особенная история. Обычно, глядя на картину, как искусствовед и художник, я могу понять, как это сделано технически. С ван Эйком все по-другому. Можно разглядывать до бесконечности Гентский алтарь или «Мадонну каноника ван дер Пале» и все равно не понимать, как человек в XV веке мог так написать. Это тайна, в этом есть элемент чуда. А еще острота, духовная сила и наполненность, которую совершенно невозможно повторить.

Фильм «Сталкер»

Это тоже про ощущение чуда. Удивительно, как в форме современного кинематографа можно было его передать. Мне кажется, этот фильм даже более религиозен, чем «Андрей Рублев». Понятно, что Тарковский не ставил перед собой задачи сделать религиозное кино, но мне кажется, что это ему удалось.

В целом для художника — не того, который в руках держит кисть, а для Художника с большой буквы, музыканта, режиссера — мне кажется, это очень важно. Разговор о чуде — разговор с Богом и разговор о Боге. Во все времена разными средствами художник все время говорит об одном и том же. По сути, любое творчество — это молитва. Чем бы ты ни занимался — делал абстракцию, снимал кино, писал музыку, — ты все время разговариваешь с Богом. Мне кажется, что мастера, которые попадают в вечность, занимаются именно этим.

Если захотите посмотреть на работы художника, приходите на Винзавод — выставка «Сад земных наслаждений» идет до 2 марта.