Бесплатный проект Федора Шехтеля: история здания МХАТа в Камергерском переулке

Если все театры начинаются с вешалки, то МХАТ в Камергерском — с банкетного зала ресторана «Славянский базар». В позапрошлом веке он дурманил ароматами расстегая и кулебяки каждого, кто проходил по Никольской улице. Вот там-то, за разносолами, осетром и крепкими напитками провели почти весь день Константин Станиславский и Владимир Немирович-Данченко. Два мэтра встретились, чтобы обсудить создание театра нового уровня. Чтобы не только развлекал, но и учил. Чтобы зрители не лузгали семечки, как на дешевых антрепризах, а становились соучастниками происходящего на сцене. Чтобы уж если и стоит перед актерами корзина с яблоками, то только с настоящими, не бутафорскими. Чтобы никто не посмел крикнуть: «Не верю!»

Идея прекрасная, свежая. Она взбудоражила не только ее авторов, но и самого Савву Морозова. Представитель крупнейшей и богатейшей купеческой династии, помимо деловой хватки, обладал еще и тонким вкусом, а также большой страстью к сцене, актерам и… актрисам. Вернее, к одной — Марии Андреевой, гражданской жене Горького, о романе с которой судачил весь город. Театрал Морозов пообещал помочь финансово. Ведь у передового храма Мельпомены и здание должно было быть не таким, как все.

Меценат Савва Морозов. 1901 год/Pastvu.com

1903 год/Pastvu.com

Между тем, Москва рубежа XIX–XX столетий буквально утопала в сценических площадках разного габарита и содержания. Одной из таких был дом в Камергерском переулке. Этот особняк екатерининской эпохи многократно перестраивался и переходил из рук в руки, пока не оказался в собственности нефтяного магната Геворга Лианосяна. Предприимчивый промышленник. Переехав с солнечного юга в хмурую и белокаменную Москву, и имя поменял — стал зваться Георгием Лианозовым, и начал формировать имидж человека просвещенного. Он выкупил старую усадьбу и с помощью архитектора Чичагова превратил ее в культурный центр со сценой и зрительным залом. В разное время это пространство снимали и Савва Мамонтов со своей Частной оперой, и Федор Корш, и даже король антрепризы того времени Шарль Омон. Вот на это здание и положили глаз будущие мхатовцы. А что, место московской публике известное, тропинка к нему городскими театралами уже протоптана. Осталось провести ребрендинг.

Пока Станиславский и Немирович-Данченко колдовали над новой театральной концепцией, Савва Морозов оплатил аренду здания в Камергерском на 12 лет и нанял для его перестройки Федора Шехтеля. К тому моменту архитектора уже знала вся Москва. Для тех же Морозовых он успел построить настоящий готический дворец на Спиридоновке, на 1-й Мещанской выстроил особняк семейству «фарфоровых королей» Кузнецовых, работал со Смирновыми, Рябушинскими. Вообще, мастер востребованный и дорогой. Но в случае с театром Шехтель не взял ни копейки. Проект он составил совершенно бесплатно, по старой дружбе, с Морозовым, так сказать. Ведь если бы не Савва Тимофеевич, когда-то поверивший в неизвестного архитектора и доверивший ему строительство собственного дома, то, может, и не взошла бы звезда Шехтеля так быстро и высоко.

Первым делом Федор Осипович лично выехал на объект, осмотрел здание и прямо на стенах углем набросал план работ. Стройка началась. Несколько месяцев старинный Камергерский переулок сотрясался от грохота падающих перекрытий, обваливающихся стен, прохожие закрывали лица платками, чтобы не надышаться взвесью, которая парила вокруг будущего театра. Но это все того стоило.

Шехтелевская сцена. 1903 год/Pastvu.com

Фрагмент росписи нижнего фойе. 1960-е/Советская архитектура. Федор Шехтель

Первым делом Шехтель принялся за сцену. Получив финансовый карт-бланш, он решил сделать ее максимально просторной, удобной, функциональной и по последнему слову техники. В итоге она стала раза в два больше, поглотив не только пространство уже существовавшей площадки, но и почти весь внутренний двор здания. На сцене появился поворотный круг, а под ней — технические трюмы. По бокам появились карманы, в которых можно было хранить декорации, а количество мест в зрительном зале увеличилось до 1 300.

Особое внимание мастер уделил занавесу. Во-первых, тут он стал не подъемный, как в большинстве театров того времени, а раздвижной. А во-вторых, помимо конструкции, Шехтель разработал еще и его дизайн. Именно ему принадлежит идея разместить там парящую над волнами чайку — в память о подстреленной Левитаном птице, которая вдохновила Чехова на одноименный рассказ.

Интерьеры нового пространства получились лаконичные. Никакой вычурной помпезности императорских театров. Все функционально и логично. И с налетом модерна, ведь в этом стиле Шехтель был царь и бог. Множество плавных линий, изгибов, фирменных шехтелевских ломаных завитков, этаких спиральных многогранников, которые он использовал почти в каждом своем проекте. Архитектор планировал перестроить и фасад здания, но от этой идеи заказчики отказались. Потому если внутри МХАТа царит модерн, то снаружи он лишь фрагментами: в виде дверных ручек, светильников, козырька над входом. Кстати, там же, под козырьком, еще одно украшение — горельеф. Его создала начинающий тогда скульптор Анна Голубкина. Полотно, которое сама Голубкина назвала «Море житейское», изображает человека, который пытается подчинить себе необузданную стихию — как и на сцене. А если приглядеться, то над композицией парит все та же чайка, придуманная Шехтелем.

Горельеф «Море житейское»

Всем этим любовались первые зрители в 1902 году. Этим же восхищаемся и мы. Кто-то осознанно, зная историю пространства, кто-то инстинктивно, чувствуя сплетение нескольких великих гениев в одной точке. Ведь пройдет совсем немного времени, и пути тех, кто стоял у истоков МХАТа, полярно разойдутся. Через три года после премьеры на свежей сцене в Камергерском в Каннах застрелят Савву Мамонтова. Немирович-Данченко в конечном итоге создаст свою музыкальную студию, которая вырастет в отдельный театр. А востребованный Шехтель после революции останется почти без работы. Константой во всем этом на протяжении 120 лет является лишь сам театр — настоящая постоянная величина.

Текст: Виталий Калашников

Виталий Калашников