«Советское и несоветское в пространстве повседневности»: прочитайте отрывок из книги про хрущевки

Издательство «Новое литературное обозрение» представило на ярмарке «Non/fiction весна-2024» новую книгу Наталии Лебиной «Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности». Она про то, как этот тип домов изменил жизнь homo soveticus. Публикуем отрывок о появлении хрущевок и том, почему к эпохе Хрущева они не имеют никакого отношения.

На самом деле привязка появления типового жилья к эпохе власти Хрущева — чистая мифология. Советские архитекторы уже в 1925 году начали проектировать стандартные дома, призванные обеспечить каждую семью отдельной экономичной квартирой. В 1928 году в Стройкоме РСФСР появилась Секция типизации. Возглавил ее Моисей Гинзбург — крупный теоретик и практик конструктивизма. Члены Секции разработали жилые ячейки, рассчитанные на заселение одной семьей. Проекты удалось реализовать в Москве, Свердловске и Саратове. Самым известным детищем Гинзбурга считается Дом Наркомфина в Москве. Но поиски действительно экономичного и доступного, а главное — некоммунального жилья на одну семью на рубеже 1920–1930-х годов прекратились.

В апреле 1934 года вышло правительственное постановление «Об улучшении жилищного строительства». В документе указывались прежде всего существенные недостатки практик возведения жилья. К ним относились: «…а) низкое качество и небрежное выполнение строительных и отделочных работ при постройке жилых домов — протекающие крыши, плохая штукатурка и окраска, щели в полах и т. д.; б) низкие потолки и окна, узкие лестницы, теснота таких обслуживающих помещений, как кухни, коридоры и проч.; в) отсутствие хозяйственных построек — погребов, сараев и др. подсобных помещений; г) отсутствие внешнего благоустройства — тротуаров, зеленых насаждений и проч.». Все это, как формулировалось в документе, не соответствовало «росту культурного уровня и потребностей широких масс трудящихся». Выстроить прямую связь между уровнем интеллектуальных потребностей и высотой потолка довольно сложно.

Однако представители власти сочли нужным сформировать новые каноны жилья, которые бы способствовали «окультуриванию масс». В результате в городах и даже в рабочих поселках предполагалось строить «капитальные дома в 4–5 этажей и выше с водопроводом и канализацией», с толщиной стен «не менее 2 кирпичей» и высотой жилых помещений 3–3,2 метра, шириной лестничных клеток — не менее 2,8 метра. Так появился вариант массового типового жилья, но с иными параметрами, чем у конструктивистов. Они, как известно, считали возможным в доступных домах потолок расположить на уровне 2,6–2,8 метра, а межквартирные площадки сделать шириной 2,4 метра. В общем-то разница в размерах колебалась в пределах полуметра и по ширине, и по высоте. Но так был волюнтаристски завершен первый этап создания типового жилья, рассчитанного на одну семью. Об этих довольно драматических событиях с явной печалью написал уже в начале XXI века выдающийся исследователь истории советской архитектуры Селим Хан-Магомедов:

Мы называем сейчас эту неоклассику сталинским ампиром, но в вопросах формообразования и стилеобразования это творческое течение может и должно рассматриваться как высокохудожественный этап отечественной архитектуры XX века.

Советский ампир своей помпезностью очень напоминал неоклассику 1910-х годов, а главное — соответствовал духу имперского сталинизма, представляя собой важнейшую составляющую «большого стиля» конца 1930-х — начала 1950-х годов. Так можно назвать комплекс визуальных приемов демонстрации могущества власти, «витрину» сталинского социализма. Атмосфера «большого стиля» формировала в СССР всеобъемлющий симулякр, когда материальное и ощутимое для одних заменялось символическим для других. Термин, введенный в научный оборот в начале 1980-х годов французским философом и культурологом Жаном Бодрийяром, вполне применим к архитектуре жилья конца 1930-х — начала 1950-х годов. Тогда в больших городах, прежде всего в Москве и Ленинграде, появились здания, которые до сих пор именуются «сталинскими домами» или «сталинками». Их начинали возводить уже в середине 1930-х годов. Правда, в то время еще не существовало СНиПов — законодательно закрепленного свода документов под общим названием «Строительные нормы и правила». Может быть, поэтому в новостройках конца 1930-х годов при высоких трехметровых потолках, газе, канализации и водопроводе вполне могли отсутствовать отдельные ванные комнаты (подробнее см. главу «Гаванна»).

Война, конечно, затормозила процесс возведения «по-сталински» комфортного типового жилья. Но на рубеже 1940–1950-х годов такие дома строились довольно активно, прежде всего в Москве. В январе 1951 года на заседании Московского комитета ВКП(б) прозвучало следующее заявление: «Мы должны строить для советских людей на 100 лет, и нельзя из-за мелочей делать такие квартиры, которые бы вызывали нарекания. Они и через 100 лет должны обеспечивать трудящимся уют, покой и максимально благоприятные условия». Новые пяти-шестиэтажные дома, добротные и обстоятельные, символизировали незыблемость и вечность социалистического строя. Здания выглядели гармонично и фундаментально как снаружи, так и внутри.

Однако у сталинок с трехметровыми потолками и прочими «крупногабаритными» радостями были свои существенные недостатки. Квартиры становились вариантами коммуналок. Эту практику советской повседневности зафиксировала художественная литература конца 1940-х — начала 1950-х годов, в частности роман Веры Пановой «Времена года» (1953). Книга выросла из газетных публикаций, а, как известно, работа в прессе — прекрасная школа для литератора. Так сформировалось целое поколение именно советских прозаиков. Для историка, стремящегося использовать художественную литературу в качестве достоверного источника, очень важна именно «свежеиспеченность» газетного текста. В нем и правдивость, и искажения одинаково лишены последующих наслоений памяти, меняющейся политической конъюнктуры и т. д.

В декабре 1949 года Панова подготовила для новогоднего номера «Литературной газеты» небольшую публикацию. Писательница вспоминала: «Я непременно читаю свои вещи, когда они приходят напечатанными. И всегда мне кажется, что в этом виде они звучат совершенно иначе, чем в рукописи, даже завершенной. Прочла я и эту мою статью на газетной полосе, и вдруг она мне показалась вовсе не статьей, а законченным вступлением в какой-то большой роман». По словам Пановой, «это была длительная и очень трудная работа», которая стоила автору «и раздумий, и крови». Сложность объяснялась прежде всего тем, что писательница стремилась «сделать роман очень современным, на лицах и фактах сегодняшнего дня, и в то же время дать много разных судеб, возвращаясь при этом к прошедшим годам, и в то же время открывать какие-то просеки в будущее».

Роман «Времена года» в полной редакции появился вскоре после смерти Сталина, опередив знаменитую «Оттепель» Ильи Эренбурга. В центре повествования — жизнь «большого периферийного города», рабочих его заводов, учителей, студентов, управленцев разных уровней, домохозяек и медсестер. И конечно, большое место в «городской прозе» заняли сюжеты, связанные с «квартирным вопросом». Человек своего времени, Панова с восторгом и оптимизмом пишет о размахе возведения жилья в конце 1940-х — начале 1950-х годов. Более того, один из явно милых сердцу писательницы нарочито положительных героев — молодой бригадир строителей Саша Любимов. Однако, как будто «по умолчанию», как о типичной бытовой практике в романе написано о коммуналках в сталинках.

Студентка и квалифицированный рабочий накануне свадьбы получают жилье. Но это всего лишь комната в новой квартире, где уже живет молодая семья с ребенком. И конечно, в таких условиях сразу выстраиваются четкие правила регламентации жизни — уборка общих мест пользования по строгому графику. Навык, конечно, полезен для поддержания гигиены жилья, но ему следовало подчинять все частное. В «элитной» коммуналке, опять-таки, в новом доме живут еще два персонажа книги Пановой — учитель и капитан милиции: «У них было по комнате в этой двухкомнатной квартире, а кухня и передняя общие».

Панова — одаренный, но сугубо советский литератор и к тому же трижды сталинский лауреат — сумела зафиксировать в послевоенном быте и продолжение практики «награждения жильем». В середине 1930-х годов устойчивым маркером социального статуса человека в СССР считалась отдельная квартира. Нужным власти людям полагалась комфортабельная жилплощадь. Иногда стремление власти вознаградить представителей элиты советского общества, куда входили и «знатные рабочие», доходило до абсурда. Зачинатель трудового движения, названного его же именем, шахтер Алексей Стаханов получил в качестве поощрения не просто благоустроенную квартиру, а настоящие апартаменты со специально обставленным кабинетом, хотя необходимость этого помещения в жилье рабочего вызывает определенные сомнения. Первая шикарная квартира Стаханова находилась в маленьком шахтерском поселке. А потом был переезд в Москву в знаменитый Дом на набережной.