«Мой год Сэлинджера» – трогательная и поучительная драма о преемственности в искусстве

Берлинский кинофестиваль открылся картиной «Мой год Сэлинджера» – драмой с Маргарет Куэлли и Сигурни Уивер в главных ролях. Прямиком из Берлина кинокритик Егор Москвитин рассказывает, какое у режиссера Филиппа Фалардо получилось кино.

Первый кадр фильма зачастую ставит вопрос, на который будет искать ответ автор. И «Мой год Сэлинджера» начинается самым обезоруживающим образом из всех возможных. Перед зрителем – а точнее, перед нанимателем в литературном агентстве – сидит, улыбается и волнуется юная выпускница колледжа, уже публикуемая поэтесса и начинающая писательница Джоанна. Ее играет Маргарет Куэлли – та самая девушка с небритыми подмышками из «Однажды в… Голливуде», одно из главных актерских открытий прошлого года. Куэлли – удивительная личность, переполненная красотой (она дочь Энди МакДауэлл), непосредственностью (еще не было фильма, в котором она бы не дурачилась) и невинностью (в отличие от Тарантино, Филипп Фалардо всегда будет смотреть своей звезде только в бездонные и веселые глаза, почти забывая про ее длинные ноги).

Фото: Capital Pictures/East News

На дворе конец 1990-х, компьютеры потихоньку завоевывают мир, а девушка с исписанным стихами блокнотом хочет заполучить работу в нью-йоркском издательстве. В итоге она устраивается секретаршей к самому влиятельному в городе литературному агенту – Маргарет (Сигурни Уивер в образе, одновременно напоминающем Гленн Клоуз из «101 далматинца» и Мэрил Стрип из «Дьявол носит Prada»). Среди клиентов Маргарет – великий затворник Сэлинджер. Поэтому работа Джоанны (к слову, фильм снят по мемуарам писательницы Джоанны Ракофф) сводится к разбору писем, которые фанаты шлют главному новелисту Америки. По инструкции она должна отвечать поклонникам Сэлинджера дежурными отписками, а всю корреспонденцию отправлять в шредер. Но девушка с большим сердцем и литературными амбициями протокол предсказуемо нарушает. А еще она весь фильм, совсем как в «Теореме Зеро», где герой был на телефонном проводе с Богом, ждет звонка от Сэлинджера – вдруг старый лентяй надумает что-то издать. И в перерывах между дежурствами бродит по Нью-Йорку с сэндвичем и блокнотом, размышляя, кого из двух ухажеров выбрать – самоуверенного, хоть и начинающего писателя или робкого, но перспективного музыканта.

После открытия Берлинале прошли считаные часы, а критики уже не оставили от фильма-аперитива камня на камне. «Фильм с половиной сердца», «сопливая пародия на «Дьявол носит Prada» – это еще самые мягкие комплименты в адрес картины. Точно так же было и год назад, когда Берлин (фестиваль, известный своими неуютными, тяжелыми, мрачными фильмами) открылся лентой «Реальная любовь в Нью-Йорке» – простодушной сказкой о Нью-Йорке как милосердной версии Вавилона, где никто не оставит другого в беде. По иронии судьбы победил в том году фильм с как раз таки противоположным смыслом – израильская драма «Синонимы» про храброго маленького еврея, который отчаянно хочет стать французом, но проигрывает в схватке с великаном Парижем.

Фото: Capital Pictures/East News

«Мой год Сэлинджера» изящно (в конце концов, это же лента про поэзию!) рифмуется и с «Реальной любовью в Нью-Йорке», и с «Синонимами». Как и прошлогодний фильм открытия, это история про Нью-Йорк как место финального экзамена юных мечтателей перед началом взрослой жизни. Героиня приезжает в культурную столицу Америки из калифорнийского Беркли перед Рождеством, точно так же как Холден Колфилд в «Над пропастью во ржи». И, как и «Синонимы», «Мой год Сэлинджера» описывает метания молодого таланта, решающего, слиться ему с манящей стихией или остаться самим собой, но в стороне. Только для еврейского переселенца это было вопросом культурной ассимиляции, а для американской девушки – творческой и карьерной. Она хочет создавать свое искусство, но в первое время (которое, как все мы знаем, может растянуться на целую жизнь) вынуждена заниматься интерпретацией чужой литературы, быть автоответчиком Сэлинджера и паразитировать на его наследии вместе с остальными.

Само название этого трогательного и обманчиво простого фильма как бы дает отсчет и импульс очередному кинофестивальному циклу и намекает на печальную конечность истории героини. Год пройдет и для героини, и для Берлина. Девушка, прочитав и переписав самый главный в американской литературе роман воспитания, повзрослеет, поверит в себя, разглядит красоту в хаосе нью-йоркской жизни и познает трагическую сложность человеческих чувств. А Берлинале вновь найдет неуклюжий и сопливый фильм, который убаюкает гостей своей красотой и объяснит цель фестиваля на ближайшие десять дней. Судя по «Моему году Сэлинджера», в текущем году она звучит так: освободить молодое искусство от обязанности бегать с горшком за искусством дряхлым, вдохновить начинающих художников на поиски себя, а не на подражание тем, кто уже добился успеха.

Фото: Capital Pictures/East News

Неслучайно на нынешнем фестивале покажут не только короткую главу из эпопеи «Дау» (фильма, живущего прошлым), но и пятичасовую ленту, в которой молодые анархисты разрушают декорации проекта «Дау». В одной из сцен «Моего года Сэлинджера» полдюжины поклонников писателя – усталые мигранты, раненые ветераны, забитые школьники, юные поэты – оказываются в одном «Грейхаунде» (культовом для американцев междугороднем автобусе, которым ритуально пользовались и Колфилд, и Бродский) и, обсуждая свой любимый роман, едут неизвестно куда. И на саундтреке то и дело встречаются кавер-версии старых шлягеров вроде «Moon River» из «Завтрака у Тиффани». Перепевать и переосмыслять – хорошее дело. Но взрослеет героиня только тогда, когда сходит с идущего по кругу «Грейхаунда» и начинает рассказывать историю, прежде неслыханную. Про себя.

Егор Москвитин