Худрук театра «Практика» Марина Брусникина: «Культура речи – как хорошая одежда»

Марина Брусникина – театральный режиссер и художественный руководитель театра «Практика». Поговорили с ней в эфире «Ночной смены» о работе, судьбе, любви к людям и речевых ошибках.

– Вы руководите «Практикой» уже почти два года. Что вам на этой должности дается сложнее всего?
– То, что количество творческих предложений невозможно вместить в тот бюджет, которым мы обладаем. Творчество кипит, а отказывать в реализации идей очень жалко. Честно говоря, я очень хорошо жила до того момента, как мне выпала эта участь – руководить. Я много работала и делала то, что хотела. Мне нравилось работать в разных театрах, на разных площадках, с разными актерскими труппами. Всегда было много предложений. Сейчас я себя ограничиваю, мой главный интерес – театр «Практика». И даже мои режиссерские работы здесь – про конкретное место и про определенных людей. Я не могу сказать, что меня моя должность очень радует, я бы прекрасно чувствовала себя и без нее. Но когда ты втягиваешься, появляется движущая сила – азарт и ответственность за дело и за людей.

– В связи с последними трагическими новостями какая судьба ждет спектакль «Посадить дерево»? (Одну из главных ролей играет Михаил Ефремов, в отношении которого после страшного ДТП, повлекшего смерть человека, возбуждено уголовное дело. – Прим. ред.)
– Миша Ефремов очень заинтересован в том, чтобы спектакль продолжал жить. Там играет Николай Ефремов, и Миша хочет, чтобы у его сына была эта работа. Мы советуемся с ним, и он за то, чтобы нашли исполнителя на его роль, он не хочет никого подводить. Это непростой процесс, потому что замену Мише найти очень сложно.

– Вы сами ставите спектакли с 2002 года. Как режиссер участвует в судьбе постановки, которой много лет?
– В идеале, конечно, ходишь, смотришь, тебе небезразлична судьба спектакля. Но в какой-то момент все равно отпускаешь: сейчас я, например, не успеваю смотреть все, что поставила. Не успеваю контролировать, и мне жаль. Нельзя бросать свои спектакли.

– Может быть так: вы пришли через пять лет и не узнали постановку?
– Ой, это мой страшный сон. Такой мне снился: я прихожу в «Сатирикон» на спектакль «Ай да Пушкин...», а все артисты играют в костюмах лягушек, Иванов-царевичей и так далее. И я спрашиваю: «Боже, кто это сделал? Зачем? Кто разрешил?» А мне отвечают: «Да вот, сказали всех переодеть». Жуткое, конечно, вот это чувство – не узнать спектакль. Но в реальности не было у меня такого. Бывает, конечно, прихожу и вижу много неточностей. И начинаю так нервничать и эмоционально разговаривать с артистами, что понимаю, что им-то было бы лучше, чтобы я вообще не приходила. Придешь, людям настроение испортишь и опять исчезнешь. Ой, а вот еще один мой сон: артисты на сцене играют, а зрители постепенно уплывают, один, другой, третий, в итоге остается пустой зал. Тоже проснулась в холодном поту.

– Никогда не было у вас желания заняться режиссурой кино?
– Нет, мне и театральной не особо хотелось заниматься. Потому что я люблю комфорт! Пару раз меня пытались втянуть в съемку на крыше: зима, холод. Я сразу свела на нет эту деятельность. Мне было бы интересно сниматься как актрисе сейчас после довольно большого перерыва.

– Вы верите в судьбу?
– Да, я всегда говорю, что я классический пример того, что у человека есть судьба и совсем не все от тебя зависит. Однако важно влиять на то, что все же в твоей ответственности: я всегда выбирала свободный полет. Главное – не сопротивляться, пробовать разное, работать в разных местах.

– По новым правилам в связи с профилактикой коронавируса зал театра нельзя заполнить зрителями больше чем на 50 %. Это вообще выгодно?
– Это все очень тяжело, мы мужественно ждем отмены этих запретов. Они не очень понятны: если в ресторане люди могут сидеть спокойно, то почему нельзя в зрительном зале? Так играть невыгодно, но это лучше, чем вообще не играть.

– Дмитрий Брусникин – ваш супруг и гениальный театральный педагог. Можете рассказать, в чем был его феномен?
– Он был невероятно талантлив. Он очень любил людей, всегда видел в каждом студенте личность. Он был открыт миру, ко всему, что происходит, не только в творчестве. Он родился человеком этой профессии. Понимал человека изнутри, любил изучать людей. Он умел заниматься людьми.

– Вы заведуете кафедрой сценической речи Школы-студии МХАТ. Расскажите поподробнее, пожалуйста.
– Мне всегда казалось, что педагог по сценической речи многое знает про мастерство артиста, потому что у нас есть конкретные навыки, тренинги, технологии. И мы решаем конкретные задачи: для того, чтобы человек зазвучал, он должен услышать свой голос, почувствовать свои октавы. Мы занимаемся людьми, раскрытием их личности, раскрепощением внутреннего я, внешнего я, снятием зажимов. И мы точно знаем, что и как нужно делать. Ты освобождаешь голос – и человека тоже освобождаешь! Это очень конкретные вещи, которые приносят человеку пользу. И в этом смысле это очень классная профессия.

– А вас бесят какие-нибудь речевые ошибки? Например, «позвóнит»…
– Ну, можно раздражаться, а можно вспомнить, что раньше все глаголы на «-ит» ударялись именно так: например, «он кати́т коляску» – это была норма. Неправильное ударение – это вообще, конечно, бич. Я сама в свое время делала много удивительных для себя открытий: «знáмение», а не «знамéние». Это определенная культура, которая дается, только когда ты начинаешь этим прицельно заниматься. Меня не раздражают ошибки, но студентам я всегда говорю: «Ты можешь сказать так, но, если ты хочешь выглядеть интеллигентным человеком, скажи вот так, и все удивятся. Правильное ударение – знак твоей образованности».

– Как вы считаете, нужно ли актеру избавляться от регионального говора?
– Культура речи – как хорошая одежда, по ней тебя воспринимают. Именно поэтому такой интерес к постановке речи и у нетеатралов: люди занимаются с педагогами, исправляют дефекты, учатся правильно разговаривать, потому что это важно для статуса. Что касается актеров, то считается, что артист должен быть таким нейтральным чистым листом, на котором можно написать все что угодно. Но есть и противоположные тенденции – не трогать особенности, оставлять личность такой, какая она есть. Мне лично кажется, что мы как раз таким образом актера ограничиваем. Вот идет сериал: мама и папа русские, а ребенок – с украинским говором. Ты удивляешься: ой, наверное, он у бабушки летом долго отдыхал! Ну, по крайней мере, я обращаю на это внимание.