Прочитайте отрывок из книги Джейн Биркин «Дневник обезьянки» про роман с Сержем Генсбуром

На этой неделе в прокате документалка «Джейн глазами Шарлотты» — история Джейн Биркин глазами ее дочери Шарлотты Генсбур. А в издательстве «Синдбад» вышел «Дверник обезьянки», который Биркин вела с 1957 по 1982 год. В нем она рассказывает о юности, первом браке с композитором Джоном Барри, рождении дочери Кейт и встрече с главным мужчиной своей жизни — Сержем Генсбуром. Биркин подробно описывает их роман, который продлился 13 лет и за это время на свет появилась ее вторая дочь — как раз Шарлотта. Джейн ушла от Сержа к режиссеру Жаку Дуайону, но так и не смогла забыть его. Публикуем отрывок — это ее письмо спустя три года после их расставания.

31 августа 1981

Мой дорогой!

Сейчас три часа ночи, и мне очень-очень плохо. Меня грызет жуткая, непереносимая боль, вызванная, как я догадываюсь, чувством вины. Скажи, за все эти годы ты хоть раз мог вообразить, что настанет такая ночь? Раньше я испытывала только вечную жалость. Помню, что в конце я ощущала се- бя мученицей, и думаю, что эта боль, похожая на редкостное наслаждение, не покидала меня на протяжении долгих лет, пока ты не исцелил ее своей любовью. Сегодняшняя моя боль совсем другая. Это боль человека, причинившего зло другому человеку, и бессмысленно напоминать мне, что у меня были на то причины. Кто теперь разберется, веские они были или нет? Мой враг — моя совесть. Я хочу, чтобы меня простили, потому что сегодня я была счастлива, по-настоящему счастлива. День закончился. Я отработала очень хорошо и осталась собой довольна. Рядом был Жак, и я им гордилась. Рядом была Шарлотта, и ею я тоже гордилась. Мы пошли домой. Я легла с ним в постель, мы любили друг друга, и я была счастлива. Я была счастлива без тебя. Я почитала книгу, а потом ты вернулся.

Серж Генсбур и Джейн Биркин в фильме «Марихуана» (1970).(Photo by Sunset Boulevard/Corbis via Getty Images)

В моих снах ты никогда от меня не уходил, Серж. Мне хочется позвонить тебе или написать тебе письмо. Мне хочется, чтобы ты обнял меня, как отец. Мне хочется услышать от тебя: «Я — твой друг. Я всегда буду тебя любить. Не думай, что ты меня обидела, потому что я знаю, что ты меня любишь. А сейчас иди спать». Ты ведь знаешь, Серж, что я тебя люблю? Как рассказать тебе о моей любви? Она такая же огромная, необъятная и сильная, как моя любовь к папе, а ты знаешь, как я его люблю, как мне без него плохо. От одной мысли, что его не станет, меня охватывает ужас. Ты можешь любить других женщин, можешь даже жениться, я не ревнива. Но я хочу, что- бы ты со мной поговорил, чтобы я снова могла перед тобой открыться. Сейчас я разговариваю сама с собой, воображая, что ты меня слышишь. Весь этот год я верила, что ты меня слышишь, потому что ты был в моем сердце. Я поддерживала тебя, утешала тебя, хоть ты об этом и не догадывался.

Неужели ты настолько плохо меня знаешь, что поверил, будто я захотела от тебя избавиться? Ты наизусть знаешь все мои мысли — ведь ты сам их сформировал. Одного ты не знал. А я ничего не могла тебе сказать, потому что на тебя было жалко смотреть. Я чувствовала себя такой жестокой... Мадам Азан сказала мне: «Если он тебя увидит, с твоей стороны это будет еще большей жестокостью». Я звонила тебе, но болтала о пустяках. Я не могла сказать тебе, что я тебя люблю. Но? Нет никаких но. Моя жизнь — это история любви к тебе, my darling. Любить — не значит спать в одной постели; любовь — это нечто большее, и такой любовью я тебя люблю. Ты — моя вечная любовь, даже если я говорю о ней так неуклюже. Стоит мне тебя увидеть, передо мной все плывет. Я чувствую себя виноватой и злюсь из-за того, что больше не могу тебя обнять. Отныне мне запрещено тебя обнимать. С моими привилегиями покончено. Теперь я должна стучаться, прежде чем войти в твою дверь. И в твое сердце.

Джейн, Серж и Кейт в Каннах, 1969.

Исцелит ли время раны, которые я тебе нанесла? Поймешь ли ты, что твое место в моем сердце никогда не будет занято никем другим? Настанет ли день, когда ты придешь ко мне на чашку чая и мы с тобой вместе над чем-нибудь посмеемся? Ты — часть меня, совершенно отдельная часть, и навсегда ею останешься. Для меня мука не видеть тебя, не иметь возможности с тобой поговорить. Но даже если это мне удается, все наши разговоры сводятся к пошлой истории про «измену» и унижение. Я пыталась вернуть нашу физическую близость, но я слишком долго отсутствовала, и даже одна-единственная ночь оказалась бы лишней. Отныне для тебя все по-другому, но я-то осталась прежней. Я прошу тебя не вычеркивать меня из своей жизни. Сейчас ты думаешь, что это невозможно, но это не так. Если ты преодолеешь свою боль, сможешь ли ты снова подать мне руку и позволить мне жить с высоко поднятой головой? Жизнь слишком коротка, и порой меня охватывает страх, что я умру раньше, чем ты осознаешь всю необъятность моей любви.

Все это звучит немного двусмысленно, потому что сейчас я с Жаком. Жизнь продолжается. Но скажи, есть ли шанс, что когда-нибудь я стану для тебя кем-то особенным? Сможешь ли ты сказать: «Да, но Джейн не такая, она не похожа ни на кого другого». Любая банальность лучше, чем ледяной тон в телефонном разговоре. Если среди ночи тебе станет плохо, придешь ли ты ко мне под дождем? Я брошусь тебе открывать, чтобы смыть с тебя всю накопленную горечь. Знай, что я всегда приду на твой зов. Наверное, я требую слишком многого, а потому не жду ответа. Не сейчас. В последний раз меня обуяла такая злость, что я наговорила тебе кучу несправедливых и глупых вещей, в глубине души надеясь, что ты поймешь, что они продиктованы тем, с каким презрением ты на меня смотрел. Сколько раз в такие ночи, как сегодняшняя, я плакала, мечтая, что ты меня простишь. Я не жду, что ты примешь меня обратно, нет, я хочу, чтобы ты любил меня на каком-то другом уровне, неважно на каком, главное, чтобы прекратились страдания, разделяющие нас. Я прошу тебя о дружбе. Мы никогда не были друзьями, но ты стал частью моей жизни.

Я пыталась сказать тебе об этом в письмах с Майорки. Мадам Азан сказала мне: «Ты не знаешь, как он страдал, ты даже не представляешь себе, как он пережил то, что его бросили. А ты ему даже не позвонила». Но я ведь знала, что одно упоминание моего имени причиняло тебе боль, не говоря уже о созерцании моего лица. Какое «добро» я могла тебе принести? И я решила не звонить тебе, исчезнуть с твоего горизонта, как будто я умерла. Ты видел одно: что я немедленно переехала к Жаку. Я зашла слишком далеко. Я пыталась вспомнить все, что произошло за этот год, и тут до меня дошло, что ты был в больнице, а я думала только о себе. Нет страшнее муки, чем знать, что ты — источник страданий другого человека. Нечто подобное со мной сейчас и происходит. Я не могу говорить об этом со своими друзьями. Что я им скажу? Что я дрянь? А они мне ответят: «Да он тоже дрянь, только он-то выкарабкается».

На гала-концерте Союза художников и артистов. Париж, апрель 1969.(Photo by Keystone-France/Gamma-Keystone via Getty Images)

Ты должен выкарабкаться, Серж. Чтобы в один прекрасный день в тебе тоже проснулась другая любовь ко мне. Постарайся меня понять. Сегодня вечером моя печаль сменилась стыдом. После того как я от тебя ушла, до поездки на Корсику, я вела себя нахально и даже нагло. Ты тоже, но, в отличие от меня, ты имел на это право. Мои ночи — это сплошной кошмар. Меня преследует ужас, что ты больше не уважаешь меня как человека. Я сделала слишком много гадостей; лгала тебе — пусть не в открытую, но тем, что не говорила правды. Такое случается, если ты думаешь, что тебя больше не любят. Одновременно ты влюбляешься в другого мужчину, который твердит тебе, что он тебя любит. Собственное лицо внушает тебе скуку, постепенно переходящую в депрессию. Ты внушаешь себе, что ни в чем не виновата. А тот, другой, он без конца говорит с тобой о тебе... Мне хотелось, чтобы кто-то открыл меня с этой стороны. Поначалу это была лесть, потом ей на смену пришла теплота, в которой я так нуждалась, и терпение, и нежность. У меня трудный характер, я склонна к грубости, я вечно сомневаюсь в своей красоте; чтобы чувствовать себя уверенно, мне необходимо чье-то восхищение. Ты на меня больше вообще не смотрел, и я думала, что я умерла. Твоя работа, твой дом, твои награды... Мне нужно было что-то для себя, и, когда я это что-то нашла, я попыталась от него отказаться. Следующие четыре месяца стали пыткой. Ты даже не заметил, от чего именно я отказалась, а я отказалась от себя. Я хотела быть собой и сказала: «Нет», но ты думал совсем о другом и презрительно назвал происходящее со мной связью. «Дурочка, это ничем не кончится, он тебя бросит. Ясное дело, ты была заинтересована фильмом. То есть своей ролью в этом фильме. То есть собой. Ну так пользуйся шансом, самоутверждайся». Ты сказал: «Это просто связь, банальная связь, у нее нет будущего, но ради нее ты разрушила наш союз. Без меня ты ничто, у тебя не будет ни работы, ни славы. Это я тебя слепил. А он ввергнет тебя в мрак неизвестности».

Я знаю, что эти слова были продиктованы горечью, но я ответила, что Жак — не первый. Я не хотела, чтобы ты думал о нем плохо. Он вовсе не заурядная посредственность, каким ты старался его представить. Как тебе объяснить, что он ждал полгода, прежде чем решился меня соблазнить? Хотя я была готова поддаться соблазну намного раньше. Я не сказала ему об этом, потому что у меня есть своя гордость, но вполне могла сказать. Я солгала тебе, чтобы ты не судил Жака так строго. Я старалась уменьшить твою боль, приписав себе грехи, которых не совершала, но оказалось, что этим я ранила тебя еще сильнее.

Серж, сегодняшняя ночь похожа на многие другие бессонные ночи. Я пишу тебе, но не отправляю этих писем, потому что боюсь причинить тебе новую боль, а это для меня невыносимо. Когда я вижу тебя, вижу твои слезы, я говорю себе: что я натворила? Я люблю тебя и больше никогда и ни за что не причиню тебе зла. Если б только ты мог положить руку мне на плечо, промурлыкать: «По-по-пи-до!» — и рассмеяться, как умеешь смеяться только ты, я бы знала, что ты счастлив, а значит, можешь снова разговаривать со мной. Я не собираюсь воз- вращаться на старое место, но я не почувствую себя счастливой до тех пор, пока не услышу от тебя: «По-по-пи-до!» Пока не пойму, что в твоих глазах я снова — allright girl (хорошая девочка). Попробуй как-нибудь. Больше я ни о чем не стану тебя просить.

Пожалуйста, поверь мне: я никогда, никогда не смогу тебя забыть. Я не хочу тебя забывать. Эта ужасная полоса должна когда-то закончиться, ты согласен? Я могла бы ужать это свое письмо до одной строчки: «Моя любовь с тобой навсегда». Знай: если тебе понадобится, чтобы я была рядом, я приду. Моя личная жизнь ничего не меняет в моей преданности тебе. Это разные вещи. Разве мы не в состоянии вырваться за рамки банальности, стать людьми, которые без горечи вспоминают все, что у них было хорошего? Или я требую слишком многого?

Вот, милый Серж, какое письмо я хотела тебе написать, но не знала, как за него взяться.

Серж Генсбур в итоге согласился стать Джейн Биркин другом и даже часто приходил в их с Жаком Дуайоном дом на ужин.

Из ее воспоминаний: «Мне невероятно повезло, что он согласился остаться мне близким другом, хотя поначалу это было для него невероятно трудно. Когда у меня родилась Лу (прим. ред. — третья дочь от брака с Дуайоном), он высказал желание стать ей вторым отцом, то есть крестным. Если у него возникали проблемы, он звонил мне, и я была счастлива его звонкам. Он мог прийти ко мне на улицу Тур в полночь и попросить накормить его ужином. Иногда он приезжал на полицейской машине или на такси. Мы накрывали на стол дважды: в первый раз для меня, Жака и детей, а во второй, в самое непредвиденное время, для Сержа».