Прочитайте отрывок из книги «Мода. Мой Дом» Вячеслава Зайцева. Вчера модельера не стало

В 2018-м в издательстве «АСТ» вышла книга дизайнера «Мода. Мой Дом». В неё вошли воспоминания Вячеслава Зайцева о детстве, взрослении, учебе. Есть в книге графика и живопись автора, фотографии разных лет – многие из них ранее не публиковались. Публикуем отрывок из главы «Слава Зайцев. Сам о себе».

Поселился в общежитии, в комнате нас было четверо. Особенно запомнились двое соседей. Один — Юрка Удовиченко, хороший, но странный парень, художник. На старших курсах он, бедняга, покончил с собой. А вот другой сосед меня почему-то невзлюбил, все время ворчал: что ты, Зайцев, вообще здесь делаешь, место чужое занимаешь.

Наверное, я мог бы почувствовать себя в этом огромном городе очень одиноким, но мне повезло — я попал в прекрасный дом, где ко мне отнеслись с такой теплотой, что я, можно сказать, и не почувствовал отсутствия мамы. Сын женщины, которая принимала во мне участие, когда я был еще подростком в Иваново, работал в Министерстве легкой промышленности. И она, видя, как я полюбил рисовать, посоветовала непременно навестить его по приезде в Москву.

Так я и попал на 4-ю Парковую улицу. Хозяйка, Милица Николаевна, была очень интересной женщиной. Она-то меня и приютила. В ответ я старался, как мог, отблагодарить ее — помогал по хозяйству, сидел с детьми. Но не только! Например, когда приходили гости, я играл роль ее партнера, мы танцевали. Сколько лет уже прошло, а я до сих пор признателен этой чудесной семье за гостеприимство... Сын подруги Милицы Николаевны тоже учился в Текстильном институте, он-то и ввел меня в студенческую жизнь, окунул в нее с головой!

На первом-втором курсах предметы были в основном общеобразовательными, а вот на третьем уже нужно было выбирать профессию. Поначалу я думал, что буду идти в том же направлении, что и раньше: становиться художником текстильного рисунка.

Но достаточно быстро понял, что ничего нового это мне не даст. Еще на младших курсах я по вечерам стал рисовать маленькие фигурки людей в разной в одежде. Рисовал я очень много, это было мне по-настоящему интересно. Так почему бы не стать модельером? Так я рассуждал. И на третьем году учебы ушел в моделирование. Женская одежда мне очень нравилась. Равно как и женщины. Именно с этого, можно сказать, все и началось.

В моем детстве мы с мамой ходили в баню, и там я насмотрелся на женщин крупных, мощных — есть ведь было нечего, питались чем придется и толстели. Уже позднее, когда в 1990-х я стал заниматься живописью, я спрашивал себя: откуда у меня такой интерес к полным? почему я их рисую, тогда как шью на худых? Это долго оставалось для меня самого непонятным. А потом все встало на свои места — это из детства, тогдашние мои впечатления.

В учебе проблемы были — преподаватели ставили мне или двойку, или пятерку. Промежуточных вариантов не было! Мои эскизы их зачастую не устраивали — места на листе бумаги мне не хватало, поэтому у моих моделей нередко голова была завернута, иначе не помещалась. Мне говорили: «Не положено, нельзя, это не советский образ!» А я, мальчишка, не понимал, что это значит, и все удивлялся: почему нельзя так рисовать?

Именно тогда, в институте, я познакомился с Маришкой, моей будущей женой. Я был на первом курсе, а она — чуть постарше, уже на третьем. Очень энергичная, отчаянная девчонка, заводила: я не мог не обратить на нее внимания. Мама ее была балериной в театре Станиславского, отец — военным инженером, летчиком. Словом, девушка из хорошей семьи. Но совершенно не это имело для меня тогда значение. Важно было другое — наши совместные занятия самодеятельностью! А без них я представить своей жизни не мог — ведь идей было множество. Надо же было как-то их реализовывать!

Забавных случаев, связанных с ними, помню немало. В один из вечеров, например, я исполнял танец змеи. Придумал плотно облегающий костюм, совсем простой — майка, трусы, пришитые к ним чулки. И вот во время танца я кручусь, извиваюсь, и тут на мне лопаются трусы... В зале хохот, а я не могу понять, что произошло! Со сцены я не уходил, а, как положено змее, уползал. Тут-то Маришка и подозвала меня к себе, чтобы сказать, как ей понравилось: очень уж было и смешно, и здорово.

Мы с ней и несколько других ребят создали Театр моды. Делали забавные коллекции, писали смешные тексты и устраивали показы. Начали с клубов и кафе, а дошли до Большого зала в Кремле! Даже сами удивлялись такому успеху. Из тех времен помню, например, «модель пляжного костюма для Московской области». Выходил я в запахнутом цветастом халате, под ним были надеты длинные трусы и огромный лифчик, который я одолжил у знакомой, на голове — повязка, в руке —авоська с водкой. В таком виде я расхаживал по подиуму, а потом внезапно распахивал халат. Хохот был в зале невозможный!

Например, друг мой Ромка Качалов, здоровый, мощный мужик, изображал женщину-строителя в юбке. Наши забавные образы вызывали искренний восторг, публике мы нравились. Так что ансамбль сохранился даже тогда, когда я ушел из института: ребята продолжали эту деятельность уже без меня. Делали мы и институтскую газету. Здорово было!

Издательство «АСТ»

На третьем курсе я сдал все экзамены на пятерки, совершенно неожиданно для себя — думал, что ничего не знаю, и ходил отвечать всегда первым. А оказалось, что все знал. Так я внезапно стал ленинским стипендиатом и начал получать повышенную стипендию. На себя я тратил мало, старался помогать маме.

Тогда же случилась первая серьезная потеря. Все работы, которые я привез из Иванова, все личные архивы я хранил в большой папке в комнате, где мы жили. И вот закончились занятия, все разъехались кто куда. Кого на стройку отправили, кто, как я, остался в Москве. Однажды я вернулся в общежитие… и не нашел своей папки. Убор-щицам она показалась ненужной, поэтому ее выбросили, вынесли на помойку. Вся моя жизнь, моя история — все исчезло... Это стало настоящей трагедией. Однако я продолжал рисовать, и рисовал постоянно.

Историю моды нам читала Раиса Владимировна Захаржевская, прекрасный преподаватель, очень строгий, и при этом женщина с прекрасным вкусом. Я ее раздражал, потому что, признаться, одевался аляповато. Как вспомню, что я тогда носил... Ужасно!

Я все шил себе сам — за ночь мог сшить две сорочки. Меня постоянно тянуло на яркое. То оранжевые, то какие-то безумные аппликации... К тому же я провинциально окал. Так что Раиса Владимировна относилась ко мне весьма небрежно, а мне очень, очень хотелось привлечь ее внимание, заслужить его. Потому вечера я стал просиживать за книгами по истории искусства, истории моды и копировать сотни и сотни костюмов, от древних изображений до миниатюр XIX века, от великих художников Возрождения до произведений эпохи модерна.. Мне хотелось постичь суть того, что люди на себя надевают... И я, рисунок за рисунком, пропускал все это через себя. Начал чувствовать и понимать цвет, начал осознавать, что значит быть художником. Словом, этот период был, наверное, самым замечательным и важным в моей жизни, потому что история костюма — это основа основ. Когда я начал делать театральные постановки, столкнулся с этим уже напрямую.