Мемуары Мэттью Перри, роман Квентина Тарантино и триллер, напоминающий «Дом, в котором...», — литературный критик Ксения Рождественская выбрала десять книг, которые вы могли упустить в 2023 году.Матти Фридман. «Кто в огне. Леонард Коэн на Синае» («Книжники», перевод Светланы Силаковой)
Своеобразная поэма, хроника нескольких дней из жизни канадского поэта и исполнителя Леонарда Коэна, в которой отражается вся его биография и вся жизнь государства Израиль. В октябре 1973 года, во время войны Судного дня, Коэн, пацифист, отправился в концертный тур на Синай, выступать перед солдатами. В пустыне под обстрелами он пел для тех, кто не понимал ни слова в его песнях. Журналист Матти Фридман нашел очевидцев его выступлений и воевавших в войну Судного дня, собрал их свидетельства, в которых о Коэне иногда нет ни единого слова. Этот коллаж из воспоминаний, фотографий, стихотворных текстов, дневниковых записей самого Коэна, из страхов и надежд 1973 года внезапно собирается в актуальную и жесткую книгу о том, что такое правое дело, что такое ночь в пустыне и на какую часть страх состоит из надежды.
Квентин Тарантино. «Киноспекуляции» (Individuum, перевод Сергея Козина)
Можно не любить Квентина Тарантино, можно не интересоваться фильмами 1960–1970-х, можно ничего не знать о фильмах блэксплотейшен или о Мартине Скорсезе, да что там — можно вообще не думать о кино, но не влюбиться в эту книгу невозможно. Режиссер-киноманьяк Тарантино в своем романе о большой любви, блестяще переведенном Сергеем Козиным, рассказывает о том, как маленький мальчик впервые смотрит в глаза экранных героев — и пропадает навсегда. Как ни странно, это не только убедительные кинокритические размышления, разбор известных и неизвестных фильмов, байки о съемках, но и педагогическая поэма — началось все именно с того, что мать Квентина таскала его на взрослые сеансы, куда ходила со своими бойфрендами, а потом взрослые обсуждали при Квентине сюжетные ходы и свою взрослую жизнь. Никому не двигаться, это воспитание!
Бенни Линделауф. «Большие истории для маленького солдата» («Самокат», перевод Екатерины Асоян, Ирины Лейченко, Ирины Михайловой)
Удивительные истории, занесенные песком и надеждой. Министерство Войны уверяет, что война вот-вот закончится, надо только чуть-чуть ей помочь, и шестеро братьев, каждый в свой черед, отправляются в армию. Чтобы пройти через пограничный пост, надо принести часовому дар на благо Мира. Часовой стоит здесь так давно, что может почувствовать себя человеком, лишь услышав хорошую историю. Например, о том, как жители деревни из зависти заставили одного человека жениться на пустыне. Или о том, как девочка-карлица работала у злого кукольника марионеткой. Или о том, как приезд пекаря вдохнул новую жизнь в умирающий город: он пек вкуснейшие пироги... из чего, интересно, были эти пироги? Каждый брат рассказывает свою историю, чтобы часовой пропустил его дальше, туда, где иногда слышны взрывы. Бенни Линделауф пишет горькие, нежные и страшные сказки, страшные не потому, что в них действительно обитают чудовища, а потому, что эти чудовища — обычные люди. Но есть и волшебство — и его делают тоже обычные люди, а сквозь них медленно и неотвратимо идет время.
Мэттью Перри. «Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь» («Бомбора», перевод Евгения Кручины)
Мучительная, ярчайшая книга о том, как зависимость толкает человека к мировой славе и одновременно спихивает его на самое дно. О дырах в сердце (ну, в кишечнике тоже), которые ничем не заткнуть — ни алкоголем, ни наркотиками (55 таблеток в день!), ни врачебной помощью, ни миллионами долларов. Мэттью Перри, звезда и соавтор сериала «Друзья», рассказывает о своей жизни не так, как о жизни телезвезды, а так, как ее вспоминает наркоман: то подробно, как будто дни тянутся и тянутся, то вспышками, как будто годы пролетают, не успевая даже начаться. То он секс-символ, то развалина с калоприемником. Человек, который всегда шутил, оказавшись в неловкой ситуации; человек, который всю жизнь проигрывал битву с собственными демонами; человек, который бросил Джулию Робертс, потому что боялся, что она от него уйдет; человек, которого весь мир считал своим другом; человек, который умер в одиночестве в октябре прошлого года.
Генрих Сапгир. «Собрание сочинений» («Новое литературное обозрение»)
Первые два тома поэзии, прозы и переводов Генриха Сапгира (1928–1999), поэта, без которого ХХ век был бы гораздо скучнее. Не вполне собрание, но пересобирание сочинений Сапгира, попытка концептуального подхода к его творчеству. Сапгир — поэт одновременно авангардный и традиционный, поэт-формалист, способный и дописывать Пушкина, и переосмысливать советскую жизнь в «Псалмах»; поэт, написавший и «случайные слова возьми и пропусти / возьми случайные и пропусти слова», и «погода была ужасная, / принцесса была прекрасная». Первый том — «Голоса» — диалоги Сапгира с классикой и современностью, состоявшиеся и распадающиеся на атомы. Второй — «Мифы», в том числе и «Московская мифология», где Сапгир лукаво превращает московские пространства в место силы, населенное его друзьями-божествами. Третий том, «Глаза на затылке», и четвертый, «Проверка реальности», выйдут в следующем году.
Александра Шалашова. «Салюты на той стороне» («Альпина Паблишер»)
Апокалиптический (во всех смыслах слова) триллер, напоминающий одновременно «Повелителя мух», «Дом, в котором…» и вообще все подростковые драмы, разворачивающиеся на фоне катастрофы. Но у Шалашовой, дважды лауреатки премии «Лицей», важны не взаимоотношения между юными пациентами санатория для слабовидящих или их противостояние с воспитателями. Сначала кажется, что роман исследует жизнь группы подростков, отрезанных от внешнего мира: на том берегу реки, в Городе, идет война, выходить с территории нельзя, среди подростков появляются лидеры и изгои, воспитательницы не справляются. Потом, когда повествование перехватывает другой рассказчик, третий, четвертый; потом, когда не все рассказчики оказываются правдивыми и далеко не все живыми, хотя сами они этого не замечают; потом, когда становится понятно, что нужно идти на ту сторону, чтобы не умереть от голода, — потом читатель поймет, что за историю он читает и чем она закончится. Спойлер, так необходимый во тьме: собака спасется.
Мария Ныркова. «Залив Терпения» («Поляндрия NoAge»)
Почему автофикшен года — не «Роза» Оксаны Васякиной, получившая спецприз «Большой книги» в номинации «Выбор поколения», не «Хорея» Марины Кочан с ее жестоким сюжетом (героиня выясняет, что ее отец умер от хореи Гентингтона и что и она, и ее сын могут быть носителями этой болезни)? Почему книгой года кажется тихая история о девушке, которая едет на Сахалин продавать бабкину квартиру? Здесь автофикшен, пройдя историю поисков себя и фиксации собственных желаний, страхов и адреналиновых приходов, выходит на уровень сотворения нового мира и нового мифа. Из-под истории семьи, из-под истории неумолимой родины прорастает история новых героев, точнее, героинь, которые пытаются удержать мир на своих плечах. Мир тонет, его трясет, он разбивается вдребезги, и главная сила героини, как и всех женщин ее рода, — в терпении. И в жадном интересе к осколкам.
Леонид Юзефович. «Поход на Бар-Хото» («Редакция Елены Шубиной»)
Уникальное умение Юзефовича, неоднократного лауреата «Большой книги», — закрутить небеса и саму историю вокруг героя, проследить тончайшие связи, которые, обрываясь и сплетаясь вновь, образуют ткань времени. Вымышленные мемуары вымышленного русского офицера, востоковеда Бориса Солодовникова рассказывают о путешествии в Монголию — герой становится военным советником в монгольской армии накануне признания независимости Монголии, в год начала Первой мировой войны. Через 20 лет, в ссылке, он пишет записки о своем походе на китайскую крепость Бар-Хото — походе бессмысленном и неизбежном. Юзефович показывает три способа воевать, три способа взаимодействовать с историей. Все три, правда, провальные: монгольский офицер-идеалист Дамдин пытается взять историю в свои руки, шаман Зундуй-гелун хочет залить ее чужой кровью. А можно просто написать о том, что произошло, или о том, чего никогда не было, как это делает Солодовников. И сам Юзефович.
Хуан Габриэль Васкес. «Тайная история Костагуаны» («Лайвбук», перевод Дарьи Синицыной)
Колумбиец Хосе Альтамирано, не самый смелый и благородный из людей, вспоминает свою жизнь. Привирая и приукрашивая, он рассказывает, как отправился когда-то в Панаму на поиски своего отца, о строительстве Панамского канала, о войне, о трусости и страхе, о том, что вообще такое история и политика — и, в частности, что такое история и политика Колумбии. Однажды он все это уже рассказывал писателю Джозефу Конраду, и тот написал роман «Ностромо». Но в романе Колумбия — страна Хосе Альтамирано — превратилась в Костагуану, страну Джозефа Конрада, а самому Хосе Альтамирано в книге места не нашлось. Теперь герой, оказавшийся вычеркнутым из собственной драмы, пытается вновь в нее нырнуть и понять, «как телу удается нести вес памяти». Хуан Габриэль Васкес, один из важнейших современных колумбийских писателей, заново конструирует Джозефа Конрада в своей постмодернистской мозаике и, похоже, объявляет недостоверными рассказчиками всех, кто произносит слово «история».
Константин Зарубин. «Повести л-ских писателей» («Редакция Елены Шубиной»)
Каждый бывший советский подросток, интересовавшийся фантастикой, помнит, как читал когда-то поразительный рассказ в одном из сборников — то ли «Мир приключений», то ли «Научная фантастика», а может, вообще в журнале «Техника — молодежи». Рассказ этот определил его отношение к миру, но в подробностях пересказать его невозможно и найти этот сборник тоже не получается. Собственно, это и есть один из сюжетов тревожного, темного романа Константина Зарубина: бывшие читатели сборника советских фантастических повестей пытаются найти книгу или хотя бы восстановить сюжеты и названия этих повестей, и выясняется, что книгу эту все помнят по-своему. «Фантастические повести латышских писателей», нет, писатели были литовские, нет, ленинградские, львовские; книга была на английском, нет, на казахском, там была повесть о разумных енотах и еще повесть о Чернобыле — до чернобыльской катастрофы, нет, о енотах не было, было о научной конференции... Общий советский опыт распадается, превращается в вавилонское столпотворение, литературный детектив заселяется двойниками, клонами, растерянными провидцами, превращается в попытку понять, зачем вообще все вот это, — и тут, конечно, нельзя не вспомнить Лема с его Солярисом, Стругацких с их Странниками и другие истории о непостижимости внечеловеческого разума. Несовершенный, растерянный и не отпускающий роман.