В издательстве АСТ вышла книга журналиста и телеведущего Вадима Верника «Майя Плисецкая. Пять дней с легендой. Документальная история». Она посвящена съемкам фильма «Майя. Урок классического танца», над которым Верник работал в 1996 года. Тогда он провел с балериной на площадке пять дней, а сейчас поместил в книгу все, что не вошло в хронометраж. Публикуем отрывок о том, как Вадим Верник впервые встретил Майю Плисецкую на ступеньках в Большом театре.
Я посмотрел состав исполнителей и выбрал нужную дату. Касса Большого театра. В очереди отстоял часа два. Но когда я подошел к окошку, кассирша с нескрываемым злорадством сказала, что билеты остались только на оперу. Посещение оперы в мои планы не входило. Впрочем, я был настойчив и решил поехать в Большой театр в надежде купить билет с рук перед началом спектакля. Почти целый час бегал между колонн Большого, спускался по ступенькам и поднимался вновь, все тщетно. Домой уехал в ужасном настроении. «Вот стану театроведом, — думал я, — и проблем с билетами не будет!»
Ждать пришлось гораздо меньше. В ГИТИСе, на театроведческом факультете, у нас была учебная музейная практика. Две недели на втором курсе. Я выбрал Большой театр. В первый же день директор музея, чудесный человек Валерий Ильич Зарубин, мне сказал: «Что тебе здесь делать? Лучше ходи на репетиции и спектакли», — а я только этого и ждал. У меня сохранились два пропуска в Большой: трехмесячный, номер 195, и продленный еще на три месяца, номер 236. То есть в течение полугода я мог в любой момент открывать тяжелейшую старинную дверь на служебном входе, гордо показывать пропуск и проникать внутрь священных стен.
Я увидел, как небожительница Галина Сергеевна Уланова репетировала с лучезарной Людмилой Семенякой (они готовили «Лебединое озеро» для выступления Семеняки в Стокгольме), как нежная, с бездонно-тревожными глазами Наталия Бессмертнова и романтичный Александр Богатырев репетировали «Ромео и Джульетту», а великая Марина Тимофеевна Семенова как-то сказала мне, уже примелькавшемуся в коридорах Большого: «Я начинаю готовить с Надеждой Павловой „Умирающего лебедя“, приходите, будет интересно». Приглашала сама Семенова, я и мечтать о таком не мог!
Надежда Павлова — балерина-вундеркинд, феномен. Она стремительно ворвалась на сцену Большого, в 19 лет, и сразу все главные партии. И вот шанс увидеть ее в рабочем процессе, тем более в номере «Умирающий лебедь» Сен-Санса, непревзойденной исполнительницей которого считалась Майя Плисецкая. На репетиции Надежда Павлова не проронила ни одного слова, предельно сконцентрированная, абсолютно отрешенная. Следующий раз я увидел ее в Миккели, спустя почти 15 лет, когда приехал снимать фильм о Майе Плисецкой.
Уже опытная балерина, Павлова танцевала «Спящую красавицу» с молодой труппой «Имперского русского балета»… Мне повезло попасть на последнее выступление Мариса Лиепы. Со зрителями он прощался в «Спартаке», в коронной партии Красса. Его выступление несколько раз откладывалось, хотя он был заявлен в афише, — включались самые разные механизмы внутритеатральных интриг. Наконец все состоялось. В память врезалось первое появление Красса-Лиепы на колеснице. Победоносный красавец, властный, ликующий… Позже я не раз видел в Большом этот балет, но подобной силы воздействия уже не испытывал.
Однажды на лестнице я случайно столкнулся с Майей Плисецкой. Робко поздоровался, сказал, что студент и что хотел бы увидеть ее в балетном классе. «Пожалуйста. У меня через пять дней „Чайка“, посмотрите время репетиции на доске расписаний». И вот я в репетиционном зале. Концертмейстер аккуратно раскладывает ноты. Входит Майя Михайловна и начинает разминаться. Но… опаздывает партнер. Плисецкая продолжает делать упражнения, иногда растерянно повторяя, в общем-то в никуда, одну-единственную фразу: «Борис Алексеевич Тригорин, где же вы?..» Исполнитель партии Тригорина вбежал за пять минут до окончания отведенного времени. Что-то сказал в свое оправдание. Плисецкая выслушала, улыбнулась, и все. Все! Дальше такая картина: Майя Михайловна вместе с партнером и концертмейстером (а заодно и я с ними) скитались по театру, заглядывая во все репетиционные залы, но тщетно: балетные классы расписаны по минутам.
Вскоре я посмотрел «Чайку» с Плисецкой — Ниной Заречной, «Анну Каренину», а также «Дон Кихота» с завершающими карьеру Екатериной Максимовой и Владимиром Васильевым. Капельдинеры снисходительно позволяли мне смотреть спектакли из лож бельэтажа или первого яруса, — естественно, стоя. Однажды что-то пошло не так, на привычные места меня не пускали. Я добрался до самого верхнего яруса, и только здесь мне были рады. Но не был рад я, поскольку на такой высоте у меня закружилась голова, стоило мне только взглянуть вниз на сцену.
Конечно, я еще раз посмотрел «Кармен-сюиту» с Плисецкой. «Кармен» шла в паре с одноактной «Калиной красной». Хореограф Андрей Петров поставил балет по повести Василия Шукшина в плакатной эстетике соцреализма. Публику увлекал за собой шукшинский герой Егор Прокудин, вор с рыдающими глазами, сочинявший на зоне горькие письма девушке Любе, а после антракта его сменяли Кармен и Хозе. Более странного и нелепого сочетания двух постановок в один вечер трудно себе представить.
Прошли годы. Я работаю на телевидении, веду передачи про театр, кино, музыку. В 1996 году начинаю снимать крупный проект — цикл программ для канала «Россия 1» (тогда он назывался РТР) о знаменитых личностях в искусстве. Общее название цикла «Субботний вечер со звездой», но, по сути, каждый «Вечер» — это полуторачасовой документальный фильм. Эфир — один раз в месяц. Какие были герои и какие встречи!
Олег Табаков, Людмила Касаткина, Александр Калягин, Юрий Башмет… И у каждого — свои пристрастия. Например, Андрей Вознесенский захотел, чтобы съемка проходила непременно в Сочи, а он должен был летать на дельтаплане. Так и снимали: Вознесенский, весь в белом, под облаками, а рядом — оператор, которому пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить баланс и не упасть вниз. С лицедеем Славой Полуниным мы поехали на Эдинбургский фестиваль. Как раз в тот год он показывал там премьеру «Снежного шоу». Интервью с клоуном-философом снимали на живописных развалинах старинного замка на окраине Эдинбурга.
А Галина Вишневская и Мстислав Ростропович пригласили меня в свою парижскую квартиру, причем до этого ни одна съемочная группа из России к ним не приезжала! Легендарная чета жила в престижном районе, на авеню Жоржа Манделя. По соседству находился дом, в котором когда-то проживала Мария Каллас. Проходя мимо этого дома, я обратил внимание, что в бывшей квартире Каллас горит свет: кто там властвует сейчас?.. И вот мы у заветной калитки дома Вишневской — Ростроповича. Звоню в домофон. Дверь открывает хозяйка. В облегающей черной водолазке, черных брюках и… тапочках. В этих самых тапочках и была энергия тепла и уюта, к чему я так стремился на съемках цикла.
Накануне мы вместе с Галиной Павловной приехали из Лиона: снимали в Лионской опере репетицию оперы «Галина» по автобиографической книге Вишневской. Сделать эту съемку — пожелание Ростроповича, даже требование, высказанное мне предварительно по телефону. Музыку написал француз Марсель Ландовски, друг Галины Павловны и Мстислава Леопольдовича. Вишневская даже говорила о планах постановки в Гранд-опера, но не случилось. А пока предстояла премьера в Лионской опере. Мне запомнилась тяжелая энергия в помещении театра: стены красного цвета и бесконечные черные металлические лестницы. Вишневская сидела в зрительном зале, стройная и невероятно элегантная, а на сцене американская певица необъятных размеров, с рукой в гипсе, изображала молодую Галину во время прослушивания в Большой театр.
На заднике — гигантский портрет Сталина в окружении бесчисленных знамен, справа — пианистка бодро ударяет по клавишам рояля. Весь этот китч к реальной Вишневской никакого отношения не имел, хотя глаза Галины Павловны радостно сияли: «Я одновременно в зале и на сцене — представляете мои ощущения?»…
В парижской квартире из дальней комнаты раздается властный голос Ростроповича. Всего пару часов назад он вернулся из очередной гастрольной поездки. Специально для съемки Галина Павловна позвала свою дочь Елену и внуков, они тоже жили в Париже. Я так и не понял, сколько комнат в этой квартире. Нам предложили расположиться в двух просторных гостиных. В одной — огромный массивный палехский стол, на его концах с разных сторон изображены скрипичный ключ и виолончель. А на стенах — картины, картины, картины… Коллекция русской классической живописи. Во второй комнате Вишневская с гордостью показала мне шторы из Зимнего дворца: «С этими шторами я чувствую себя царицей!» А в потаенной комнате, куда Ростропович никого не пускает, даже жену, но для нас сделал исключение, я увидел такую обстановку: несколько пустых футляров для виолончели, ноты разбросаны на полу, и здесь же незаметно прислоненный к стене рисунок, изображающий фигуру в виде виолончели: «Это меня нарисовал Сальвадор Дали», — на ходу заметил Мстислав Леопольдович… Инна Чурикова, тоже героиня «Субботних вечеров…», однажды сказала мне: «Какую увлекательную жизнь ты, Вадик, проживаешь: месяц в компании Вишневской и Ростроповича, месяц со мной». Так и было.
Весной 1992 года в Большом театре помпезно отмечалось 45-летие творческой жизни Галины Вишневской. Попасть на этот вечер было практически невозможно. И все же мне достала билет Нина Ананиашвили, с которой мы очень дружили. Вишневская расположилась в ложе справа от сцены, великая и недоступная. Народные и заслуженные артисты пели и танцевали в ее честь. Апофеозом вечера стал уникальный дуэт: Майя Плисецкая исполняла «Умирающего лебедя», а аккомпанировал ей на виолончели Мстислав Ростропович. Чета Вишневская — Ростропович очень любили и уважали Плисецкую. Они были родственными душами — по ощущению жизни, полнокровности бытия и космическому уровню таланта.
Конечно, моей мечтой был «Субботний вечер с Майей Плисецкой». Майя Михайловна и Родион Щедрин в то время жили в Мюнхене. В Россию прилетали не часто. Летом 1996-го узнаю, что Плисецкая несколько дней проведет в Москве и выступит в гала-концерте на Красной площади. Срочно ищу домашний телефон. В Большом театре мне отказали наотрез, пришлось искать обходные пути, отступать я не был готов. Итак, звоню. Слышу в трубке низкий грудной и такой узнаваемый голос Плисецкой. «Здравствуйте, это журналист Вадим Верник, я хочу снять о вас фильм». — «Сначала, молодой человек, мне надо понять, хочу ли этого я», — резонно и довольно строго отвечает Плисецкая. В растерянности я не знал, что говорить дальше. Впрочем, Майя Михайловна сама подсказала выход: «Через три дня я вернусь в Мюнхен. Запишите мой немецкий номер».