Московскому зоопарку — 160. Вспоминаем, как его обитатели стали главными героями городской хроники

Зоопарк Москвы отмечает 160-летие. К юбилею Александр Абрахимов рассказывает, что там изменилось с его первого похода, а что до сих пор осталось местом притяжения и почему за жизнью обитателей зоопарка сейчас наблюдают как за героями сериалов.

Для москвича это место на Пресне всегда было особое — must-have и must-see. Зоопарк дарил сразу все детские радости: здесь парк с большим прудом, мороженое, пони по кругу, нескончаемое веселье как в цирке. Уже взрослея, я открыл для себя места для уединения и в зоопарке представлял, как будто я «за границей». Все, что было перед глазами — редкие и забавные животные, крики, шум водопадов, горки и бассейны, — будило воображение.

Зоопарк обречен на успех: у него всегда будет преданная аудитория. Родители ведут сюда детей, полагая, что знакомство с животным миром — процесс обязательный, образовательный и не занудный — сейчас вообще в форме квестов и игр. Фото и видео с попугаем на плече — для многих это семейные реликвии. Мол, вот, просветительская программа удалась.

Фото: Татьяна Кузьмина/ТАСС

Помню, как меня заранее готовили к первому походу в зоопарк. Мы с мамой рассматривали в азбуке картинки с животными, которые во дворе или на даче мне не встречались. А еще была классная советская книжка «Зеленая саванна» с цветными фотографиями. В ней вся большая африканская пятерка — слон, носорог, буйвол, лев и леопард, а на обложке — морда жирафа.

Вероятно, родители опасались, что при виде живого льва или крокодила я от страха потеряю самоконтроль и случится конфуз. Правда, посетителей долгое время конфузил лев по кличке Мирон. Как рассказывал старейший сотрудник, зав. научно-методическим сектором зоопарка Владимир Фролов: Мирон сначала рычал на всю Красную Пресню, к его вольеру сбегался народ — а потом хищник поворачивался к публике и метил территорию, что доставляло огромное удовольствие и ему самому, и наблюдающим. Если свои способности демонстрировал слон, свидетели были в нокауте. С одного захода посмотреть на всех обитателей было нереально. Поэтому ты запоминаешь, кого не видел, и просишь вернуться, чтобы «посмотреть на…».

В зоопарке для меня оживали страницы любимых книг: почитал про кобру — увидел воочию. Пингвины, вараны, фламинго и пантеры вроде как на ладони, в полуметре от тебя, но только почему-то «не в образе». Тебе хочется, чтобы, как в книжной истории, они бегали, ныряли, прыгали, шипели, а они, как пионеры-отличники, ведут себя хорошо. Белому медведю или аллигатору до тебя вообще нет дела. Отмахиваются как от назойливой мухи. В темном и сыром террариуме — вялый и нестрашный скорпион. Кто-то там под корягой? Читаешь табличку, барабанишь пальцем по стеклу — пытаешься выманить, но ни-ко-го. Я честно расстраивался.

Московский зоопарк был для меня как путешествие за границу. Это сейчас сел в самолет — и уже завтра прыгаешь с обезьянами в Таиланде или в Индии. А тогда шел на встречу с мартышками (прежде всего ради них) — как будто собирался в загранку. Во время путешествия по ЮАР я говорю гиду-зулусу: «Видел я всю вашу большую пятерку в самом центре Москвы». А он парирует: «Китов ты точно не видел». И был прав.

Фото: Борис Кавашкин, Валерий Христофоров/ТАСС

В 1970–1980-е никаких контактных зоопарков и уже тем более океанариума не было. По телевизору мы смотрели «Ребятам о зверятах» и «В мире животных», ходили в два стационарных цирка — на Цветном и на Вернадского. А летом у станций метро возводили передвижные цирки шапито, рядом с которыми был кассовый довесок — мини-зоопарк: в вагончиках-клетках держали медведей, коз, удавов и тигров. И были они очень грустные. Билет стоил как два эскимо — 50 копеек.

В классе шестом-седьмом мы с моим приятелем Борькой Филипповым, когда прогуливали школу, шли в зоопарк. Его дом был напротив входа. В школьной форме, в красных галстуках шатались по территории до обеда — изучали все скамейки, туалеты и точки по продаже бубликов. Обезьяны нас уже, кажется, узнавали в лицо. Утром в будни на территории было очень тихо, только изредка громкоговорители эхом напоминали о наборе в клуб юных биологов-зоологов. Вступить в клуб могли школьники — они изучали животных, ухаживали за ними, вели дневники. А те, кто оставался до десятого класса, следили за порядком на территории. У них были даже повязки на рукавах как у дружинников. Кроме исследовательской работы и чистки вольеров, они вычисляли пьяных в кустах — сообразить на троих в зоопарке тогда любили. При этом активисты, скромно потупив глаза, проходили мимо влюбленных пар на скамейках. Пригласить девушку в зоопарк на свидание было незазорно. С цветами приходили, а встречи назначали у пруда или у конкретного вольера.

Зоопарк был местом для творческих натур. Здесь зависали художники и студенты театральных вузов — писали этюды, наблюдали и вживались в образы умного филина, лисы-воровки или хитрого шакала. Потом показывали на зачетах.

Я вел на радио столичную хронику и хорошо помню, что после миллениума наш зоопарк стал напоминать о себе все чаще и по делу. В ленты стали приходить сообщения о рождении в неволе редких животных от мелких грызунов до парнокопытных, рассказывали о гастролях экзотических видов, ведущие шоу обсуждали смешные клички. Новости из зоопарка уже ждали.

Горожан стали приглашать на открытие новых локаций и павильонов — входную группу перестроили на зависть Диснейленду, пришли цифровые технологии, стали проводить экскурсии, мастер-классы и, конечно, ярко отмечать юбилеи и круглые даты. А еще можно было взять любимца на содержание и посетить сеансы публичного кормления. Зоопарк прививал и повышал нашу культуру общения с природой и животным миром.

Фото: Сергей Величкин/ТАСС

Я как-то наткнулся на очерк «Медвежье новоселье» писательницы Веры Инбер. В 1926 году она гуляла по перестроенному зоосаду и написала: мол, никчемный пустырь наконец-то превратился в заповедник. Старомодному зоосаду передали соседний Морозовский парк, территория увеличилась вдвое, до Садово-Кудринской улицы — и зоосад стали называть зоопарком.

Перестроили все на западный манер — людей от зверей стали отделять не прутья и решетки, а естественные препятствия — скалы и рвы с водой. Были насыпаны две возвышенности — «Остров зверей» и «Турья горка». В вольерах впервые появились живые деревья и бревна. Еще Инбер подчеркивала, что на открытом воздухе можно было увидеть только русских зверей — бурых медведей и уссурийских тигров. Никакой закордонной экзотики.

Фактически свой нынешний современный вид зоопарк тогда и приобрел. А Большой пруд — первое, что мы видим сейчас на старой территории, — остается почти таким же, как в феврале 1864 года, когда зоосад впервые открыли для публики. А анонсировал открытие 160 лет назад «Русский листок».

Многие сейчас знают, как зовут директора зоопарка — долгие годы им руководит Светлана Акулова. О жизни в вольерах нам стали рассказывать будто о светских событиях. Мы узнаем о счастливых парах, любовных драмах, повадках обитателей, их характерах и вкусовых предпочтениях. История с китайскими пандами превратилась в сериал. Звери стали как родные.

Кстати, сами сотрудники говорят, что зимой посещать зоопарк удобнее, чем летом: наплыв людей куда меньше, вас никто не толкает и не пихает. Можно спокойно целый час простоять у горилл и орангутангов, почитать о них в интернете и понаблюдать.

У меня на сайте зоопарка есть любимый раздел — «Сохранение русской выхухоли». Посмотрите как-нибудь на это непоседливое, суетливое, чуть комичное чудо природы — задирает острый хобот-нос и, кажется, только и делает, что радуется жизни.

Александр Абрахимов