«13 друзей Пушкина»: прочитайте отрывок из книги про приятелей поэта

К 225-летию со дня рождения поэта в издательстве «Бослен» вышла книга «13 друзей Пушкина» Анны Хрусталевой. Героями стали 13 приятелей писателя — те, кто был наиболее близок ему в разные периоды жизни. В их числе и наставник Василий Жуковский, и товарищи по лицею — Дельвиг, Кюхельбекер и Пущин, и Евгений Баратынский, чью лирику Пушкин считал безупречной. Прочитайте отрывок про дядю поэта — Василия Львовича Пушкина.

Василий Львович Пушкин (1766–1830)

Парнасский отец

Считается, что каждому хотя бы однажды судьба посылает человека, через которого его любит Бог. Если это действительно так (а даже если всего лишь душеспасительная метафора — что с того), то такими людьми были друг для друга популярный в начале XIX века пиит, хлебосольный московский барин и жуир Василий Львович Пушкин и его гениальный племянник — тоже Пушкин, Александр Сергеевич.

Родственники по древней аристократической крови, они, несмотря на значительную разницу в возрасте, всегда оставались еще и друзьями-поэтами, сродниками по чувственному и интеллектуальному наслаждению самою жизнью со всеми ее бессчетными щедротами. И это определенно связывало их куда крепче общего генеалогического древа.

…Говорили, что на набережной появилось новое лицо: чудаковатый и восторженный, отчасти эксцентричный, однако с первых же минут располагающий к себе русский дворянин. Едва прибыв в Париж, этот обаятельный «сын севера» первым делом нанес визит куаферу, откуда вышел с модной прической à la Titus, умащенной ароматическим маслом. Дальше путь его лежал в квартал модных лавок. Видимо, он обошел их все до единой и вынес оттуда все, что только смог унести. Через 20 лет заточенный в Михайловском племянник с доброй иронией опишет дядюшкины французские покупки в «Графе Нулине»:

Себя казать, как чудный зверь,
В Петрополь едет он теперь
С запасом фраков и жилетов,
Шляп, вееров, плащей, корсетов,
Булавок, запонок, лорнетов,
Цветных платков, чулков à jour.

Но, справедливости ради, заметим, что столица «просвещенного мира» привлекала Василия Львовича не только французскими модами. Добравшись сюда маршрутом, ранее описанным Николаем Михайловичем Карамзиным в «Письмах русского путешественника», посетив Ригу, Данциг (нынешний Гданьск) и Берлин и оставив об этом вояже весьма подробный травелог, опубликованный в том же 1803 году в журнале «Вестник Европы», поэт Пушкин-старший постановил себе испить Париж до дна.

Сказано — сделано. Любознательный гость методично объезжал музеи, дворцы и парки. В Лувре часами простаивал у беломраморной Венеры Милосской и до рези в глазах лорнировал «славную группу Лаокоона». Доехал до Версаля, гулял в Трианоне и с грустью созерцал запустение и разруху, царившую в покоях, где еще совсем недавно обитала блистательная Мария-Антуанетта.

Однако в первую голову его интересовали люди, любезные французы, что «так ласковы и любят иностранных» и, конечно же, француженки, которые все сплошь «нимфы и грации». В них недостатка не было. Перед обворожительным чужеземцем, как по волшебству, распахивались самые высокие двери. Начать с того, что он был представлен первому консулу — Наполеону Бонапарту. Очаровательная мадам Рекамье, узнав о страсти Пушкина к театру, предоставила ему место в своей ложе. Он тут же стал своим в актерской среде, подружился с «королем трагиков» Тальма, который любезно согласился преподать благородному руссу несколько уроков сценической речи. Ежедневно приходили приглашения в светские и литературные салоны: московского поэта принимала модная французская писательница мадам Жанлис; Василий Львович свел знакомство с собратьями по перу — Бернарденом де Сен-Пьером, Жаном Франсуа Дюси, Луи де Фонтаном, Антуан-Венсаном Арно. А в гостиной своей соотечественницы баронессы фон Крюденер Василий Львович, не заставляя себя долго упрашивать, декламировал стихи и собственные переводы старинных русских песен на французский. Некоторые из них, кстати, были опубликованы в журнале Mercure de France и имели определенный успех.

Когда настала пора возвращаться на родину, Василий Львович увозил из Парижа не только корсеты, фраки и чулки à jour, но и бесконечную благодарность к столь тепло принявшей его «земле обетованной», а еще — огромную коллекцию книг, с охотничьим пылом истинного библиофила собранную по книжным развалам. Многие экземпляры были по-настоящему бесценны и до Великой французской революции принадлежали королевской и другим именитым библиотекам. Забегая вперед, скажем, что через несколько лет эти несметные книжные сокровища обратятся в пепел в московском пожаре 1812 года. Для Василия Львовича и сама эта война, и гибель библиотеки станут двойным ударом: оказывается, «любезные французы» могут быть вовсе не любезны…

Но эти потрясения в будущем. Пока же на дворе 1804 год и доверху груженная карета мчит Пушкина в Россию, где его ждут изрядно соскучившиеся друзья, встретившие его жаркими объятиями, расспросами и шутливым посланием Ивана Ивановича Дмитриева «Путешествие NN в Париж и Лондон, писанное за три дни до путешествия», отрывок из которого Александр Сергеевич однажды позаимствует для эпиграфа к первой главе «Арапа Петра Великого»:

Друзья! сестрицы! я в Париже!
Я начал жить, а не дышать!
Садитесь вы друг к другу ближе
Мой маленький журнал читать…

Во Францию Василий Львович Пушкин попал, когда ему было уже хорошо за 30. Кто знает, как долго бы он еще собирался в дорогу, подарившую ему в итоге столько впечатлений и удовольствий, кабы не скандал, причем самого пикантного свойства, заставивший его бежать куда глаза глядят, а именно — в вожделенный Париж. Но обо всем по порядку…

Василий Пушкин — старший сын артиллерийского офицера в отставке Льва Пушкина от второго брака с Ольгой Чичериной. Характер Льва Александровича, мягко скажем, не сахар. Много позже внук его, Александр Сергеевич, заметит: «Дед мой был человек пылкий и жестокий». Так, весьма темны обстоятельства смерти первой супруги Льва Александровича — Марии Матвеевны. В своей автобиографии Александр Сергеевич Пушкин писал: «Первая жена его, урожденная Воейкова, умерла на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или настоящую ее связь с французом, бывшим учителем его сыновей, и которого он весьма феодально повесил на черном дворе». Конечно, это не более чем легенда, однако дыма без огня, как мы знаем, не бывает.

При этом сыновья необузданного Льва — Василий и Сергей — получили самое изысканное домашнее образование: в совершенстве владели английским, немецким, итальянским и латынью, а по-французски даже стихи писали. В 1828-м Василий Львович переложил на французский «Черную шаль» поэта-племянника.

По заведенному в те времена обычаю оба брата сызмальства записаны в военную службу, но в Санкт-Петербург, где расквартирован Пехотный Измайловский полк, не торопятся. Их и в Первопрестольной все устраивает. Василий Львович нарасхват в светских московских салонах: ах, голубушка, ma chérie, до чего же остроумен этот юный Базиль, а вы слышали его французские куплеты? А как он читает, как импровизирует, как играет на домашних театрах! Charmant, мы в восхищении, весь свет в восхищении!

Ну, кто по доброй воле променяет такой парадиз на плац и казарму?! Однако после смерти отца в октябре 1790-го (Василию уже 24 года, Сергею — 20) братьям все же пришлось вспомнить о своих прямых дворянских обязанностях и отправиться в столицу. О службе Василия Львовича, продлившейся всего-то шесть лет, почти ничего не известно, кроме того, что в 1794 году ему выдан патент на чин гвардии подпоручика, подписанный «собственною Ея Императорского Величества рукою». Еще через два года в этом самом чине, напрочь лишенный каких бы то ни было карьерных амбиций, 30-летний Василий Львович навсегда выйдет в отставку. И весьма вовремя. При только что вступившем на престол Павле I проводить все вечера в театрах, среди дам полусвета, в разгульном дружеском обществе «Галера», да еще, как он к тому привык, выкраивать время на главное дело жизни — стихосложение, офицеру Пушкину определенно было бы не с руки.

Об истинном отношении потомственного военного Василия Пушкина к службе ярко свидетельствуют поэтические строки его племянника Александра, надумавшего по окончании лицея податься в гусары. Мечтающий о кавалерии Пушкин-младший испрашивает совета у дяди:

Скажи, парнасский мой отец,
Неужто верных муз любовник
Не может нежный быть певец
И вместе гвардии полковник?
Ужели тот, кто иногда
Жжет ладан Аполлону даром,
За честь не смеет без стыда
Жечь порох на войне с гусаром
И, если можно, города?

И тут же сам себе отвечает голосом старшего родственника:

Ты скажешь: «Перестань, болтун!
Будь человек, а не драгун;
Парады, караул, ученья —
Все это оды не внушит,
А только душу иссушит,
И к Марину для награжденья,
Быть может, прямо за Коцит
Пошлют читать его творенья.
Послушай дяди, милый мой:
Ступай себе к слепой Фемиде
Иль к дипломатике косой!
Кропай, мой друг, посланья к Лиде,
Оставь военные грехи
И в сладостях успокоенья
Пиши сенатские решенья
И пятистопные стихи…»

Пожалуй, это все, что нам нужно знать о связях Василия Львовича с богом войны и его жрецами…

Между тем годы, проведенные в Петербурге, нельзя считать потерянными. Именно в столице начинается его дружба с прославленным литератором своего времени Иваном Ивановичем Дмитриевым, через которого Пушкин знакомится с «королем поэтов» Гаврилой Романовичем Державиным и авторами его круга, среди которых драматург и переводчик Василий Васильевич Капнист и поэт Ипполит Федорович Богданович. Примерно в это же время он близко сходится и с Николаем Михайловичем Карамзиным, благодаря которому окончательно сформируются его прогрессивные творческие убеждения. Добродушный и сердечный в быту, в баталиях с литературными оппонентами Василий Львович становился безжалостен и беспощаден. И не упускал случая пребольно задеть своих противников — основателей «Беседы любителей русского слова» архаистов Александра Семеновича Шишкова, Александра Александровича Шаховского и их последователей:

В предубеждениях нет святости нимало:
Они мертвят наш ум и варварства начало.
Ученым быть не грех, но грех во тьме ходить.
Невежда может ли отечество любить?
Не тот к стране родной усердие питает,
Кто хвалит все свое, чужое презирает,
Кто слезы льет о том, что мы не в бородах,
И, бедный мыслями, печется о словах!
Но тот, кто, следуя похвальному внушенью,
Чтит дарования, стремится к просвещенью;
Кто, сограждан любя, желает славы их;
Кто чужд и зависти, и предрассудков злых!

Здесь же, на берегах Невы, в 1793 году состоялся и литературный дебют поэта Пушкина-старшего: в журнале «Санкт-Петербургский Меркурий» за подписью «…нъ» было опубликовано его стихотворение «К камину».

Любезный мой камин! — товарищ дорогой,
Как счастлив, весел я, сидя перед тобой.
Я мира суету и гордость забываю,
Когда, мой милый друг, с собою рассуждаю…

Как и предсказывал один из издателей «Меркурия», поэт и драматург Александр Иванович Клушин, «Камин» тронул «чувствительное сердце читателя». И не об этом ли очаге с улыбкой вспоминал Александр Сергеевич Пушкин, усаживая у огня в VIII главе «Евгения Онегина» своего страдающего от безответной любви героя?

Как походил он на поэта,
Когда в углу сидел один,
И перед ним пылал камин,
И он мурлыкал: Веnеdеttа
Иль Idol mio и ронял
В огонь то туфлю, то журнал.

Вскоре новые поэтические опыты дебютанта появятся и в московском журнале «Приятное и полезное препровождение времени», где публикуются мэтры — Державин и Дмитриев, Жуковский, Карамзин и Крылов. Сначала — «К лире. Анакреотическая ода», позже — первая попытка перевода «Отрывок из Оссиана. Колма» и шесть любовных стихотворений c одной героиней — прелестной Хлоей. Под маской загадочной незнакомки скрывается вполне конкретная барышня — юная московская красавица Капитолина Михайловна Вышеславцева.

Брак их будет стремительным, но, увы, недолговечным и несчастным. Первый год после свадьбы Василий Львович проведет вдали от жены — он все еще служит в Петербурге. Выйдя в отставку и вернувшись в Москву, будет жить с Капитолиной Михайловной в Малом Харитоньевском переулке, но не своим, отдельным домом, а вместе с матерью Ольгой Васильевной и младшими сестрами, Анной и Елизаветой. Вскоре в Огородную слободу, поближе к брату, переберется и Сергей Львович Пушкин со своими многочисленными домочадцами. Ни о каком «тихом семейном гнездышке» при таком столпотворении речь идти не могла. Не было и детей, и со временем температура в отношениях супругов неумолимо опустилась до критической минусовой отметки. А уж когда Капочка узнала, что она — не единственная Хлоя в биографии мужа и уже некоторое время делит его сердце и постель с вольноотпущенной девицей Аграфеной Ивановой, не задумываясь, подала на развод. Неслыханная по тем временам смелость! От этого-то скандала, прихватив с собой вышеозначенную Аграфену, Василий Львович и бежал в Париж…

Бракоразводный процесс затянулся на несколько лет и закончился абсолютным триумфом Капитолины Михайловны. Ей как потерпевшей стороне позволено было вторично выйти замуж, что она не мешкая и сделала, выбрав в новые спутники сослуживца Василия Львовича по Измайловскому полку, секунд-майора и богача стеклопромышленника Ивана Акимовича Мальцова. Лето они обычно проводили в Орловской губернии, близ своей стеклодувной фабрики в Дятьково, а на зиму возвращались в Москву. Здесь Капитолина Михайловна завела собственный литературный салон, где радушно принимала Василия Андреевича Жуковского, Александра Сергеевича Грибоедова, Михаила Петровича Погодина и своего обожаемого экс-племянника Александра Сергеевича Пушкина. Не так чтобы часто, но захаживал на огонек к Капочке и Василий Львович. Кстати, своего старшего сына Мальцовы окрестили Василием. Высокие, высокие отношения…

На поэта же после развода было наложено суровое наказание: «Пушкина, за прелюбодейство от жены по силе Анкирского собора, 20 пр. подвергнуть семилетней церковной епитимии, с отправлением оной через шесть месяцев в монастыре, а прочее время под смотрением духовного его отца, с тем, что оный, смотря на плоды его покаяния, может ему возложенную епитимию и умалить». Жениться ему впредь запрещалось. Сильно ли сокрушался по этому поводу Василий Львович, мы не знаем. Известно лишь, что еще какое-то время он держал Аграфену-разлучницу при себе, после чего благополучно выдал ее замуж за крестьянина. А сам нашел новую спутницу — 16-летнюю «мещанку московской слободы Лужники Крымские» Анну Ворожейкину. Она родила ему двоих детей, которых, по закону, отцу не удалось официально признать, что не помешало ему прожить до конца своих дней с их матерью.

Ни личные невзгоды, ни даже разразившаяся вскоре Отечественная война 1812 года, хотя и нанесли душевные раны Василию Львовичу, не смогли убить в нем достойное Эпикура жизнелюбие. Вернувшись из эвакуации из Нижнего Новгорода, он вновь зажил барином, продолжая принимать гостей и сочинять дружеские послания, мадригалы, песни, подражания, остроумные басни и куплеты, которые распевали в русской армии, расквартированной в его любимом Париже. Среди наследия Пушкина-старшего есть даже молитвы-ирмосы.

Творческой вершиной поэта и по сей день считается поэма «Опасный сосед» (1811) — столь же фривольная, сколь и злободневная, запрещенная к публикации, но разошедшаяся в списках. «Соседа» учили наизусть, цитировали — чем не хит, как сказали бы сегодня? В этом коротком — всего-то 155 строк — тексте Василий Львович мастерски изобразил колоритные московские бытовые сценки и в очередной раз «проехался» по противникам-шишковистам:

Кузнецкий мост, и вал, Арбат и Поварская
Дивились двоице, на бег ее взирая.
Позволь, Варяго-Росс, угрюмый наш певец,
Славянофилов кум, взять слово в образец.
Досель, в невежестве коснея, утопая,
Мы, парой двоицу по-русски называя,
Писали для того, чтоб понимали нас.
Ну, к черту ум и вкус! пишите в добрый час!

Популярность «Опасного соседа» была столь велика, что в своем «Онегине» Александр Сергеевич Пушкин выведет главного героя поэмы, бузотера Буянова, точно зная, что он будет узнан без объяснений и комментариев:

Мой брат двоюродный Буянов
В пуху, в картузе с козырьком
(Как вам, конечно, он знаком).

И это притом, что впервые поэма была опубликована лишь после смерти автора — да и то за границей, а в России ее напечатали только в начале XX столетия. В какой-то момент среди читающей публики прошел слух, что подлинный автор «Соседа» — не Василий Львович, а Александр Сергеевич (то, что в момент создания поэмы Пушкину-младшему едва стукнуло 12 лет, в расчет не принималось). На это Василий Львович ответил остроумной эпитафией самому себе, не забыв в очередной раз уколоть злосчастного основоположника «Беседы любителей русского слова»:

Здесь Пушкин наш лежит; о нем скажу два слова,
Он пел Буянова и не любил Шишкова.

Василий Львович Пушкин был первым настоящим поэтом, которого его племянник Александр встретил на своем жизненном пути. Он же стал и его первой «поэтической школой», о чем Пушкин-младший никогда не забывал, пусть с годами и стал относиться к дядюшкиным творениям не без шутливой снисходительности:

Я не совсем еще рассудок потерял,
От рифм бахических шатаясь на Пегасе.
Я знаю сам себя, хоть рад, хотя не рад,
Нет, нет, вы мне совсем не брат,
Вы дядя мой и на Парнасе.

Именно дядюшка Василий Львович, а не отец с матерью, в 1811 году повез любимого племянника в Петербург, своим именем открыв ему двери лицея. И навещал его там, знакомя с главными литературными звездами эпохи, пристально следил за его успехами и за отзывами в печати на произведения племянника. Сам оценивал, критиковал и поощрял, никогда не оставаясь равнодушным. Оба они состояли, невзирая на разницу в возрасте и опыте, в литературном обществе «Арзамас»: племянник «Сверчок» и дядя-староста, сам себе избравший прозвище Вот — указательную частицу, часто употребляемую Жуковским в стихах.

Случались между ними и ссоры, чаще безобидные, во многом шутливые, но именно к дяде на Старую Басманную примчался освобожденный из ссылки Пушкин сразу после встречи в Чудовом монастыре в Кремле с императором Николаем I. Дом этот помнит многих: князя Вяземского, Жуковского, Баратынского, Батюшкова, Дмитриева, польского лирика Адама Мицкевича (сейчас здесь открыт Дом-музей Василия Львовича, такой же обаятельный, как и его хозяин).

Дружба дяди и племянника, в которой каждый находил бесконечное утешение, тепло и поддержку, длилась до того самого дня, когда на излете лета 1830 года друзья и знакомые гостеприимного весельчака и острослова получили траурный билет: «Александр Сергеевич и Лев Сергеевич Пушкины с душевным прискорбием извещают о кончине дяди своего Василия Львовича Пушкина, последовавшей сего августа 20 дня в два часа пополудни…» Все хлопоты и расходы по погребению Александр Сергеевич взял на себя. 620 рублей, в которые обошлось ему прощание, перед свадьбой были не лишними, но семейная честь и признательность цены не имели. Всю дорогу от Немецкой слободы до кладбища Донского монастыря Пушкин прошел за гробом дяди пешком.

В наследство от Василия Львовича племяннику Александру досталось фамильное кольцо-печатка XVIII века. А нам — рецепт безмятежности и неугасимого счастья:

Люблю я многое, конечно,
Люблю с друзьями я шутить,
Люблю любить я их сердечно,
Люблю шампанское я пить,
Люблю читать мои посланья,
Люблю я слушать и других,
Люблю веселые собранья,
Люблю красавиц молодых.
Над ближним не люблю смеяться,
Невежд я не люблю хвалить,
Славянофилам удивляться,
К вельможам на поклон ходить.
Я не люблю людей коварных
И гордых не люблю глупцов,
Похвальных слов высокопарных
И плоских, скаредных стихов.
Люблю по моде одеваться
И в обществах приятных быть.
Люблю любезным я казаться,
Расина наизусть твердить.
<…>
Люблю пред милыми друзьями
Свою я душу изливать
И юность резвую с слезами
Люблю в стихах воспоминать.

***
Поэт-племянник, справедливо
Я назван классиком тобой!
Всё, что умно, красноречиво,
Всё, что написано с душой,
Мне нравится, меня пленяет.
Твои стихи, поверь, читает
С живым восторгом дядя твой.
Латоны сына ты любимец,
Тебя он вкусом одарил;
Очарователь и счастливец,
Сердца ты наши полонил
Своим талантом превосходным,
Все мысли выражать способным.
«Руслан», «Кавказский пленник» твой,
«Фонтан», «Цыганы» и «Евгений»
Прекрасных полны вдохновений!
Они всегда передо мной,
И не для критики пустой.
Я их твержу для наслажденья.
Тацита нашего творенья
Читает журналист иной,
Чтоб славу очернить хулой.
Зоил достоин сожаленья;
Он позабыл, что не вредна
Граниту бурная волна.
Василий Львович Пушкин. К А. С. Пушкину. 1829