Для одних режиссеров кино о художниках — способ исследовать самих себя, для других — повод поговорить о травмах и кризисе, с которыми часто сталкиваются творческие люди, а для кого-то это просто шанс рассказать о непростом пути любимого автора. Вспоминаем самые удачные и необычные картины о мастерах своего дела: от любимых всеми «Фриды» и «Андрея Рублёва» до монументальной трёхчасовой немецкой драмы и фильме о парализованном живописце, который рисовал только левой ногой.
Тим Бёртон всегда был очарован личностью художников. Его фильмография, в общем-то, одна большая попытка понять себя и мир вокруг: найти искусство в повседневном, а творца — в самых безумных его проявлениях. Вот и «Большие глаза» не стали исключением. Это, с одной стороны, старомодная мелодрама на новый лад о великой портретистке Маргарет Кин (Эми Адамс), чьи заслуги как бы случайно присвоил ее хитрец-муж (обаятельный негодяй Кристоф Вальц). Пестрые цвета и декорации, окружающие героев, поначалу одурманивают и художницу, и зрителей, но чем больше лжет себе и общественности Уолтера Кин, тем быстрее наивная женщина поймет, что за милой улыбкой супруга скрывается нечеловеческий оскал.
А с другой стороны, это, пожалуй, самый вдумчивый фильм Бёртона (со времен «Эда Вуда», само собой) о творческих мучениях и художниках, обреченных на вечные искания. С Маргарет и ее чарующе странными портретами большеглазых людей все более-менее ясно: чудаковатая форма тонко передает внутренний надлом героини и ее отчаяние. Но, как ни парадоксально, не менее интересен здесь и злодей — неудачливый пейзажист-подражатель Уолтер, голодный до пресловутого признания. Где эта тонкая грань между бездарностью и талантом? Как индустрия позволяет преуспевать одним, а других вынуждает прозябать в нищете? Парадоксальному кино, которое дрейфует от пятидесятнической мелодрамы к психологическому хоррору об абьюзе — парадоксальные вопросы.
Режиссер Джулиан Шнабель — попутно еще и успешный художник-неоэкспрессионист (самая узнаваемая его работа, впрочем, обложка для альбома Red Hot Chili Peppers «By the Way»). К историям великих живописцев он уже обращался в 1996 году, дебютировав с дерзкой инди-драмой о Баские. Прошло больше 20 лет, и вот уже Шнабель рассказывает о судьбе легендарного Ван Гога, чья личность давно успела обрасти мифами и небылицами. Причем делает это куда нежнее, неторопливее и вдумчивее, чем в своем первом фильме.
«На пороге вечности» не просто пытается показать Ван Гога простым человеком в глубоком личностном кризисе (картины не продаются, вдохновения нет), но еще и смотрит на мир глазами самого художника. Оператор Бенуа Деломм превращает кино в импрессионистскую зарисовку с пышными яркими цветами, а режиссер и сценаристы дробят историю на маленькие фрагменты из жизни автора, собирая фильм из сценок-эмоций. Магическое свойство шнабелевского «Ван Гога» (равно как и картин самого художника) в объединении ярких, разрозненных фрагментов в одну цельную и гипервыразительную картину.
Если уж мы заговорили о Ван Гоге, нужно вспомнить и его товарища Поля Гогена. Бедствующий, как и коллега, большую часть своей жизни, французский художник нашел вдохновение и утешение на берегах Таити и Маркизских островов. Именно там он написал свои самые известные картины и, несмотря на болезни и попытки суицида, смог обрести себя. Как раз об этом и повествует «Дикарь» (тот случай, когда локализованное название куда ближе к истине, чем оригинальное) с бородатым Венсаном Касселем в роли сумасбродного, но очаровательного живописца.
Везде чужой, неспособный найти свое место в мире, экранный Гоген уезжает от жены и детей за поисками вдохновения, надеясь, что семья отправится вслед за ним. Вот только близким романтичная натура отца, очевидно, не близка: Поль остается один, посреди иностранцев, для которых он — очередной французский колонизатор. Причудливый взгляд Гогена на экзотическую островную природу подхватывает и оператор Пьер Коттро: во взгляде камеры неотесанный бородатый художник пытается познать прекрасный новый мир вокруг, но, несмотря на все попытки, так и остается разочарованным одиночкой.
Скорее всего, вы не слышали вдохновляющую историю ирландца Кристи Брауна из фильма «Моя левая нога» (и, честно говоря, не обязаны: сюжетов о победе над собой так много, что и не счесть). Родившись с церебральным параличом, парализованный мужчина был обречен на судьбу вечного аутсайдера, но поддержка семьи и близких помогла ему сначала научиться писать с помощью левой ноги (единственной подконтрольной частью тела), а потом — и вовсе рисовать выдающиеся картины. Для режиссера Джима Шеридана, который всю свою карьеру исследовал самые сложные проявления человеческой психологии, это кино стало мощным дебютом, а для Дэниэла Дэй-Льюиса, исполнившего главную роль — первым оскароносным событием в карьере.
Оно и понятно: «Моя левая нога» — очень простой, в лучшем смысле этого слова мейнстримный проект без авторских выкрутасов, понятный и синефилам, и и простому зрителю. В центре внимания здесь — настоящий парадокс: человек, сражающийся с собственным телом и пытающийся подчинить себе суровые обстоятельства. Проблема, понятная любому, но перенесенная в экстренные условия, когда главная преграда — буквально ты сам. Правда, вся эта поэтика была бы бессмысленна без Дэй-Льюиса: англичанин с невероятной пластикой настолько естественен в роли Кристи Брауна, что происходящее на экране порой воспринимаешь как документальную хронику.
Мрачная костюмная драма о художнице Камилле Клодель от видного французского мастера режиссуры Бруно Дюмона. Одна из первых женщин, допущенных к образованию в сфере искусств, она уверенно делала свои ранние творческие шаги и, как итог, сблизилась с не менее легендарным Огюстом Роденом. Их тандем, впрочем, привел Клодель к психическому расстройству: неспособная выбраться из тени знаменитого творца, она стала страдать от мании преследования и навязчивых идей. Родственники, не желавшие разбираться с проблемой, отправили Камиллу в лечебницу, после которой началась другая, более мрачная страница ее биографии.
Именно этот момент интересует Дюмона больше прочих. Жюльет Бинош в образе печально известной художницы день за днем проживает серые меланхоличные будни в лечебнице. Здесь, в общем-то, и нет конфликта: скорее съедающая изнутри серость и грустное осознание того, что Клодель проведет посреди белых стен все оставшиеся дни своей жизни (сама героиня об этом не знает и это, честно говоря, делает кино еще депрессивнее). Подход Дюмона, может, и неоднозначен, но вряд ли кто-то будет спорить с тем, что французу удалось снять жуткое и реалистичное кино о тяжком бремени славы и таланта.
Если и выбирать самых сложных художников XX века, то отец абстрактного экспрессионизма Джексон Поллок будет в первых рядах. Причем сложный он не только как автор (живописец прославился новомодной техникой разбрызгивания красок на гигантском холсте), но и как человек: алкоголизм, конфликты с коллегами, измены, буйный нрав — в поп-культуре творец остался противоречивой, но до жути любопытной личностью. Оттого амбициознее попытка актера Эда Харриса («Шоу Трумана»), выбравшего для режиссерского дебюта именно этого персонажа — настолько же неуловимо гениального, насколько и необходимого в переоценке.
Но Харрис, подобно Дюмону, выбирает не самый простой путь. В центре сюжета оказываются отношения Поллока и его жены Ли Краснер, а не размеренная история всей жизни творца. Именно на фоне семейного быта самые яркие и необузданные черты характера художника проявляются совершенно по-новому. Герой этой истории оказывается очередным пленником собственных амбиций и таланта: Поллок страстно влюблен, но еще — безнадежно одержим искусством. У этой гениальности, по Харрису, впрочем, есть своя цена. В случае Джексона Поллока — целая жизнь.
В ленте Джули Тэймор картины Фриды и Диего Риверы буквально сходят с полотен на экран. Если кино чем-то и может подкупить фанатов двух знаменитых живописцев, так это дотошным, почти конгениальным стилистическим исполнением: факты из жизни художников, может, и перевраны, но визуально «Фрида» только и делает, что раскланивается в реверансах. Не фильм, а настоящий квест по поиску пасхалок к оригинальным мексиканским шедеврам.
С другой стороны, здесь есть на что посмотреть не только заядлым искусствоведам. Неотразимая Сальма Хайек в образе Кало Фриды поразительным образом превращает обычный, казалось бы, мелодраматический байопик о любви в живую, неподдельную исповедь о пылких отношениях, от которых больше вреда и боли, чем счастья. Художница, пережившая жуткую аварию и всю жизнь мирящаяся с безрассудством мужа, остается все той же, что и была десятки лет назад — это ли не настоящее искусство жизни?
Обязательный пункт в любом разговоре о художниках в кино. Фильмы Тарковского — проводники в самые сложные и парадоксальные темы, настоящие философские труды, которые, впрочем, важно понять не только рационально, но и эмоционально. Собственно, история непростого пути иконописца Андрея Рублёва тоже начинается как монументальная историческая драма о Боге, времени и искусстве, а завершается пронзительным авторским откровением прежде всего о самом себе.
Рублёв для отечественного классика становится идеальным примером творца, ищущего гармонию с миром и с самим собой, а колокол, который отливает смелый Бориска, превращается в красивую метафору мучительных творческих потугов. «Андрей Рублёв» запутан, сплетен из рифмующихся образов и сцен, но из всех фильмов Тарковского, пожалуй, именно он меньше всего нуждается в назойливой расшифровке. Такое кино, как и иконы протагониста, надо лишь прочувствовать.
Всеобъемлющее трехчасовое полотно о немецком художнике Курте Барнетте (самого Барнетта не существует, а вот его прототипом стал недовольный картиной Герхард Рихтер), пытающемся смириться с мрачными тайнами своих родственников. Настоящий Рихтер в 70 лет узнал, что его тесть был одним из эсэсовцев, который отправил тетю живописца на верную смерть — что-то похожее, словом, произошло и с экранным героем «Работы без авторства».
В фильме Доннерсмарка, кроме, разумеется, вопросов о связи искусства и мира вокруг, полно других, не менее важных. Например, о грузе исторической памяти. О травматическом прошлом. О том, как человек, а вместе с ним и вся страна, тянет ношу ничем не заглаживаемой вины. Побег Барнетта из Восточной социалистической Германии, где его заставляют рисовать портреты для пролетариев, в Западную не решит проблем. Зато даст ему понять, что главный способ борьбы со злом — красота искусства. Пускай Доннерсмарк снимает сразу обо всем и ни о чем: выходит у него, надо признать, по-здоровому пафосно и внушительно.
Классик «реализма кухонной раковины» Майк Ли снял кино о художнике, тоже, в общем-то, не чуравшемся повседневных зарисовок. Режиссер мастерски воссоздает мир довикторианской Англии, в которой жил Уильям Тёрнер — эксцентричный и в то же время прагматичный художник, совмещающий в себе народную простоту и тонкость мысли большого творца. Как и масляные пейзажи живописца, это кино состоит из почти абстрактных сюжетов: эпизодов-эмоций скорее передающих настроение, а не смыслы. И в этом кино идеально сходится со шнабелевским «Ван Гогом».
К тому же Ли настолько же прост, насколько непосредственен и сам его герой: не уходя в поэзию бытоописания, режиссер создает приземленный, почти фантастический для кино (оно, как известно, склонно к гиперболам и приукрасам) образ обычного человека. Да, талантливого, да, способного видеть мир так, каким его не видит никто другой. Но при всей гениальности абсолютно не отрывающегося от земли: здешнему Уильяму Тёрнеру не откажешь ни в чревоугодии, ни уж тем более в прелюбодеянии. Зато искренности в нем больше, чем в нагримированных лицах из лощеных байопиков.
Автор: Влад Шуравин
18 октября, 2021