Отрывок из книги «Почему мужчины делают это» о мотивах насилия над партнером

В издательстве «Альпина» вышла книга Дэвида Басса «Почему мужчины делают это: Корни сексуального обмана, домогательств и насилия». Она посвящена конфликту полов и насилию, родившемуся на его почве. Публикуем отрывок о мотивах мужчин, совершающих насилие над партнершей.

Теория конфликта интересов полов точно указывает на проблемы, которые пытаются решить лица, прибегающие к насилию над партнером, а соответственно, и конкретные обстоятельства, в которых жертва подвергается наибольшему риску. Первая—это проблема соперников. Оказалось, что увод чужого партнера — на удивление широко распространенная стратегия. Например, в опросе, проведенном среди американцев, 93% мужчин и 86% женщин сообщили, что пытались увести человека из семьи с целью вступления в долгосрочные отношения. Подобным образом, 87% мужчин и 75% женщин сообщили о попытках переманить чужого партнера и завести с ним короткий роман. Хотя в тех или иных культурах партнеров уводят чаще или реже, подавляющее большинство сталкивались с этой практикой — либо как охотники за чужими партнерами, либо сами были целью охоты, либо как «жертвы» соблазненного партнера или партнерши, вступивших в краткосрочную связь или серьезные отношения на стороне. Охотники за чужими партнерами создают серьезную проблему тем, что угрожают узурпировать ресурсы «жертвы» — основного партнера.

Иногда насилие направлено на соперника. И все же, сталкиваясь с угрозой увода, мужчины часто направляют агрессию на партнершу. По сравнению с женщинами, которые не пострадали от насилия в отношениях, женщины, подвергшиеся насилию, чаще соглашаются с такими утверждениями об интимном партнере: «он ревнив и не желает, чтобы вы разговаривали с другими мужчинами»; «он пытается ограничить ваши контакты с родственниками и друзьями»; «он настаивает, что обязательно должен знать, с кем вы и где». Иными словами, усиленная охрана партнера и насилие над ним часто идут рука об руку, особенно если агрессор чувствует угрозу со стороны потенциального соперника.

Даже если насилие направлено исключительно на партнера, это может косвенно послужить сигналом сопернику: «Я из тех, кому не чуждо насилие. Не пытайся меня обмануть и не приближайся к моей женщине». Как отмечают эволюционные психологи Марго Уилсон и Мартин Дейли, «мужчины делят своих собратьев на „тех, кого можно подвинуть“ и „тех, кто не потерпит никаких посягательств“; кто от слов сразу переходит к делу и кто только сотрясает воздух; тех, с чьей подружкой можно безнаказанно поболтать, и тех, с кем лучше не связываться». Репутация человека, склонного к насилию, может отпугнуть потенциальных соперников.

Возможность сексуальной неверности представляет еще одну проблему. Для устранения этой угрозы в арсенале у мужчин есть целый ряд приемов, и насилие — один из них. Действительно, обнаружение измены или подозрение в ней — один из ключевых предикторов насилия со стороны интимного партнера. В одном исследовании опрашивали подвергшихся насилию женщин, которых затем разделили на две группы. В первой группе были те, кого мужья изнасиловали и избили. Во второй — те, кого избили, но не изнасиловали. Затем провели сравнение между этими двумя группами и контрольной группой женщин, не подвергавшихся насилию. Женщин спросили, занимались ли они когда-нибудь сексом с мужчиной на стороне, пока жили с мужем. О наличии любовной связи сообщили 10% женщин, не подвергшихся изнасилованию, 23% избитых женщин и 47% женщин, подвергшихся и избиению, и изнасилованию.

Если эти результаты верны, то они позволяют предположить, что женская неверность резко увеличивает риск насилия. Конечно, на основании этого исследования установить причинную взаимосвязь не представляется возможным. Мужья, избивающие и подвергающие сексуальному насилию жен, могут подтолкнуть их в объятия других мужчин. Однако эволюционный подход позволяет сделать естественное предположение, что измена или вероятность измены стоит на первом месте. Склонные к насилию мужчины стремятся предотвратить сексуальную неверность партнерши и не допустить будущих измен, которые вынуждают их сомневаться в своем отцовстве и создают риск передачи ресурсов ребенку соперника. Разумеется, эта эволюционная логика не может просчитываться мужчинами, склонными к жестокому обращению, сознательно.

Один из наиболее тревожных предвестников насилия — наступление у партнерши беременности. На первый взгляд, этот вывод не поддается объяснению. Если мужчины выработали адаптационные механизмы, способствующие репродуктивному успеху, то зачем им подвергать опасности плод, несущий их генетический груз? Одним из ответов на загадку могут быть подозрения насильника, что женщина забеременела не от него. Сексуальная неверность может привести к беременности от соперника, а это катастрофа в смысле репродуктивного успеха постоянного партнера. Если женщина выносит плод, мужчина рискует вкладывать ресурсы в потомство своего репродуктивного конкурента. Помимо этого, он лишается родительского вклада партнерши, поскольку ее материнские ресурсы будут направлены на ребенка соперника, а не на его собственного. Беременность от другого мужчины — это отдельная адаптивная проблема, хотя и тесно связанная с сексуальной неверностью женщины, поскольку насилие в этих двух случаях предположительно выполняет разные функции. В случае измены или угрозы измены насилие со стороны мужчины направлено на предотвращение измены или будущих эпизодов измены. При наступлении же беременности от другого мужчины насилие, скорее всего, направлено на прерывание беременности и уничтожение плода от соперника.

Согласно еще одному предположению, даже если мужчина достаточно уверен, что плод от него, беременность может наступить в неблагоприятное время, когда он испытывает недостаток ресурсов, или хочет направить усилия на другие задачи, обретение статуса, или просто не желает в течение двух следующих десятилетий тратить ресурсы на нынешнюю партнершу и ребенка, которого она вынашивает. Как женщина стремится приурочить беременность к благоприятным обстоятельствам (например, к моменту, когда у нее появится подходящий мужчина с правильными генами, который станет хорошим отцом), так и мужчина делает выбор с учетом аналогичных обстоятельств. Несвоевременная или нежелательная беременность нарушает важные планы, и жестокий, эгоистичный мужчина может прибегнуть к отвратительным с моральной точки зрения методам, чтобы восстановить свое якобы исключительное право.

Существуют ли доказательства в пользу гипотезы об убийстве плода? Да, хотя и условные. Частота насильственных действий по отношению к беременным партнершам увеличивается примерно вдвое, если сравнивать со случаями насилия по отношению к небеременным женщинам. Более того, мужчины, которые жестоко обращаются с беременными партнершами, чаще всего испытывают сексуальную ревность и считают, что ребенок, возможно, не от них, даже если это заблуждение. Это доказательство — косвенное. Более наглядным доказательством служит сравнительный анализ пар, в которых партнер прибегал к насилию, и пар, у кого таких эпизодов не было. Выяснилось, что среди женщин, подвергнувшихся насилию в период беременности, действительно было больше тех, кто вынашивал ребенка не от основного партнера.

Из этой гипотезы следует еще одно предположение: что насилие в специфической форме будет направлено на создание наибольшей вероятности прерывания беременности, например удары по животу женщины. Именно это показало исследование, проведенное в Никарагуа. Половину из опрошенных беременных женщин, подвергавшихся насилию, целенаправленно били в живот.

Отвратительны ли эти действия с точки зрения нравственности? Безусловно. Мало найдется поступков более чудовищных, чем удары в живот беременной, чтобы спровоцировать выкидыш. Эффективны ли такие возмутительные деяния с точки зрения эволюции? Возможно. Эволюция путем отбора идет в соответствии с безжалостной логикой относительного репродуктивного успеха. Ей нет дела до страданий людей. Ей нет дела до наших моральных оценок. Подобно тому, как львы в ходе эволюции научились убивать детенышей от соперников, чтобы у львицы вернулся эструс, у мужчин, возможно, развились психологические качества, склоняющие их к жестокому обращению с зарождающимся плодом от соперников. Независимо от того, подтвердится ли эта гипотеза дополнительными исследованиями, — основная суть в том, что эволюционный подход имеет эвристическую ценность для прогнозирования специфических обстоятельств, в которых возникает риск насилия со стороны интимного партнера, и даже определенных форм, которые оно может принять.

Неродные дети становятся еще одним фактором риска, провоцирующим насилие со стороны партнера. Канадское исследование показало, что женщины с детьми от предыдущего брака обращались за защитой в приюты в пять раз чаще, чем женщины того же возраста с детьми, рожденными в существующем партнерстве. Неродные дети, живущие в семье, создают множество проблем для интимных отношений. С точки зрения мачехи или отчима, неродной ребенок обычно считается обузой, а не преимуществом в отношениях с партнером. Ресурсы отчима направляются отпрыску соперника. Эти издержки усугубляются тем, что родительские ресурсы женщины также направляются на ее собственных детей — биологическое потомство репродуктивного соперника нового супруга. Еще больше обостряет ситуацию то, что наличие пасынка или падчерицы может отсрочить наступление новой беременности. К примеру, грудное вскармливание, как правило, подавляет овуляцию, позволяющую планировать беременность и интервалы между родами естественным образом. У женщины, кормящей грудью неродного ребенка мужчины, шансов забеременеть меньше. Женщина, даже если она не кормит грудью, возможно, не захочет рожать еще одного ребенка, пока младенец сильно от нее зависит. Обычно интервал между родами составляет от трех до четырех лет. Иными словами, отсроченная беременность лишь увеличивает затраты в валюте эволюционной приспособленности мужчины, который берет на себя ответственность за неродных детей.

Наконец, если отчим все же добьется рождения детей от новой партнерши, то его дети будут сводными, а не полными братьями и сестрами приемным детям. Меньшая степень генетического родства между детьми, живущими в одной семье, усиливает конфликт интересов между ними. Конкуренция за дефицитные родительские ресурсы, которая бывает жесткой даже среди полных братьев и сестер, еще более обостряется, если братья и сестры генетически связаны меньше.

Дети разной степени генетического родства могут создавать между родителями конфликт ресурсов. У мужчины может возникнуть желание отказать в ресурсах неродному ребенку в пользу собственных детей, особенно в тяжелые времена. Этими мотивами объясняется, почему неродной родитель обычно вкладывает меньше средств (например, денег на получение высшего образования) в пасынка или падчерицу по сравнению с биологическими детьми. Этими же мотивами объясняется и то, почему физическое насилие над неродными детьми совершается намного чаще, чем физическое насилие над детьми, проживающими с обоими генетическими родителями. А также почему пасынки и падчерицы покидают семейное гнездо на целых два года раньше, чем дети, проживающие с обоими генетическими родителями. И почему неродных детей чаще убивают в младенчестве или раннем детстве, причем этот фактор риска намного превосходит другие, такие как нищета или низкий социально-экономический статус.

Партнерские отношения с человеком, не являющимся генетическим отцом или матерью ребенка, влекут за собой сложности для биологического родителя. Например, женщина может разрываться между двумя внутренне противоречащими друг другу целями: обеспечить ресурсами своего ребенка и установить долгосрочные партнерские отношения. Если ей кажется, что ребенок мешает ее новым отношениям, она может лишить ребенка ресурсов, чтобы укрепить супружескую связь. В экстремальных ситуациях, как в случае с Дианой Даунс и Сьюзен Смит, мать может попытаться убить собственного ребенка, чтобы убрать препятствие на пути к новым отношениям; хотя такие случаи крайне редки, они — лишь вершина айсберга конфликтующих интересов в семьях, где есть падчерицы или пасынки.

Если все это так, зачем мужчине серьезные отношения с женщиной, у которой уже есть дети от другого мужчины? Некоторые мужчины не возражают против брака, обремененного неродными детьми, если издержки компенсируются определенными преимуществами. При прочих равных основным условием является более высокая партнерская ценность женщины. Таким образом, мужчина-«шестерка» готов вступить в отношения с женщиной, которая при отсутствии у нее детей была бы «восьмеркой», но дети снижают ее партнерскую ценность. При этом, создав с ней семью, мужчина порой обращается с неродными детьми хуже, чем с собственными, хотя, разумеется, так происходит не всегда. Бывает, что мужчины вкладывают ресурсы в пасынков и падчериц, чтобы сохранить партнерские отношения с их матерью, однако некоторые искренне любят детей жены и относятся к ним как к родным.

Эти аргументы не подразумевают, что у человека возникли специфические адаптационные механизмы, направленные на убийство неродных детей или даже на жестокое обращение с ними. В отличие от львят, неродных детей убивают редко. Большинство приемных родителей выделяют пасынкам и падчерицам хотя бы минимальные ресурсы. Этот вклад с эволюционной точки зрения можно назвать «партнерским», а не «родительским». Иными словами, его настоящая функция — обеспечить доступ к партнеру и его ресурсам, а не повысить жизнеспособность и успешность неродного ребенка.

Несмотря на то что нам не хватает знаний о точных психологических механизмах, объясняющих насилие по отношению к неродным детям, его возникновение отчетливо обосновывается эволюционным подходом к конфликту интересов, сопряженных с близкими отношениями, в которые вовлечены неродные дети.

Насилие со стороны партнера может быть спровоцировано несоответствием партнерской ценности. Одна из причин такого несоответствия кроется в ошибках при выборе партнера. К примеру, перед началом отношений один из партнеров может обмануть другого рассказами о своих ресурсах или необыкновенной сексуальности. В результате партнерская ценность лжеца может оказаться ниже, чем представлялось поначалу. Далее несоответствие возникает, если о скрытом обременении становится известно лишь после того, как партнерство состоялось. У одного из партнеров могут оказаться финансовые долги, о которых он ничего не говорил. Кто-то втайне продолжает любить партнера по предыдущим романтическим отношениям. У любого из партнеров могут обнаружиться родственники, отнимающие ресурсы, или проявиться неприятные черты характера, например эмоциональная нестабильность или нарциссизм, создающие тяжелую «нагрузку на отношения». Несоответствие между партнерами может возникать вследствие того, что люди вступают в отношения молодыми, еще не определившись с собственной ценностью. К примеру, мужчина старшего возраста уводит с брачного рынка девушку, не достигшую двадцатилетнего возраста, и связывает ее обязательствами до того, как она осознает свою привлекательность.

Несоответствие партнерской ценности чревато насилием со стороны партнера, особенно если у женщины в гетеросексуальной паре ценность выше, и тому есть три причины. Во-первых, те, у кого партнерская ценность выше, по статистике изменяют чаще, а это известный предиктор насилия. Во-вторых, они чаще задумываются о смене партнера, подавая сигналы о возможном уходе. В-третьих, мужчине, обладающему более низкой партнерской ценностью, сложнее обеспечивать женщину ресурсами, что также повышает вероятность измены или разрыва отношений. Все эти переменные могут подтолкнуть к насилию как к способу удержания партнерши. Эту гипотезу подтверждает тот факт, что люди с более низкой партнерской ценностью действительно больше склонны контролировать партнера и проявлять агрессию по отношению к нему.

В контексте несоответствия партнерской ценности насилие может выполнять как минимум две взаимосвязанные функции. Во-первых, оно действительно способно удержать партнера от соблазна предать или изменить. Во-вторых, оно может уменьшить субъективно ощущаемую жертвой разницу в партнерской ценности. Как мы уже отмечали, вербальное, психологическое, физическое или сексуальное насилие, как правило, снижает самооценку человека. Женщина—жертва насилия может чувствовать себя непривлекательной и нежеланной и даже может быть убеждена, что обидчик — единственный мужчина, который согласился бы жить с ней. Какой бы отвратительной ни казалась эта мысль, партнерское насилие способно предотвратить измену или удержать партнершу путем разрушения у женщины чувства собственного достоинства.

Насилие может помешать партнеру разорвать отношения и заставить вернуться. Чуть менее половины всех браков в Америке заканчиваются разводом. Разрыв отношений обычно влечет за собой большие потери значимых репродуктивных ресурсов. Поэтому, если чистая выгода от сохранения партнера перевешивает преимущества альтернативных вариантов, следует ожидать, что возникнут мотивы помешать ему уйти. Уход также может повредить репутации в обществе и понизить партнерскую ценность отвергнутого. Если человек отвергнут предыдущим партнером, это негативно влияет на желание людей завязать с ним романтические отношения.

Решить адаптивную проблему отвергнутого партнерства, как и многие другие адаптивные проблемы, которые мы обсуждали, можно по-разному, начиная с усиления бдительности и заканчивая насилием. Те, кого бесцеремонно отвергают, используют различные стратегии сопротивления, в том числе физические угрозы, насилие и преследование.

К сожалению, тактика насилия иногда помогает добиваться цели. Избитые женщины остаются в отношениях с насильниками. Или возвращаются к ним даже после обращения за помощью в приют. Результаты опроса ста обитательниц приюта для жертв домашнего насилия показали, что двадцать семь из них вернулись к партнерам после того, как те пообещали измениться и отказаться от насилия. Еще семнадцать вернулись из-за угроз дальнейшего насилия. Как отмечают Марго Уилсон и Мартин Дейли, «убедительная угроза насильственной смерти — весьма эффективное средство управления людьми». Четырнадцать женщин вернулись, потому что им некуда было идти, а тринадцать заявили, что вернулись из-за детей. Восемь вернулись, потому что якобы все еще любят мужа или жалеют его. В общем, как ни удивительно, но 79% избитых женщин в итоге вернулись жить к агрессору.

Разумеется, насилием не всегда удается вынудить партнера остаться в отношениях. Оно может обернуться против обидчика, поскольку иногда женщины находят способы убежать. Насилие может быть последней попыткой остановить партнера, который уже принял решение уйти, подразумевающей расширительное применение отчаянной тактики удержания. Тем не менее, судя по имеющимся фактическим материалам, нельзя сбрасывать со счетов вероятность, что в некоторых ситуациях насилие действительно предотвращает уход партнера и обеспечивает насильнику более или менее постоянный доступ к нему.

В 2020 году пандемия COVID-19 обернулась катастрофой для тех, кто находился в отношениях с насильниками, и для пар, принявших решение расстаться. Хотя во время пандемии наблюдалось резкое сокращение числа насильственных преступлений, таких как грабежи и убийства, частота случаев насилия со стороны интимных партнеров, как физического, так и сексуального, выросла примерно на 20%. Жертвам не оставалось ничего, кроме как делить жизненное пространство с обидчиками. Многие приюты для женщин закрылись, отрезав важные пути к отступлению. Насильники безнаказанно издевались над жертвами, а те были вынуждены обходиться без защиты родственников и союзников. Социальное дистанцирование не позволяло «телохранителям» прийти на помощь. Те, кто хотел расстаться по причине насилия, из-за физических и экономических ограничений были вынуждены терпеть человека, от которого стремились убежать.

Необходимы культурные, социальные и правовые меры защиты, чтобы пресечь насильственные формы удержания партнера. Несмотря на временный всплеск НИП во время пандемии, есть обнадеживающие признаки, указывающие, что на протяжении последних десятилетий общий уровень НИП снижается.
Фото: