5 необычных книг, за которыми нужно сходить на ярмарку Non/fiction 24

В Москве с 1 по 5 декабря проходит международная ярмарка интеллектуальной литературы Non/fiction 24. Наш литературный критик Ксения Рождественская выбрала пять самых интересных книг, которыми стоит пополнить свою библиотеку.

Роберто Боланьо. «2666»

Один из главных романов ХХI века — грандиозное, если не сказать монструозное сооружение, 900 страниц любви, смерти, ярости и памяти. Кто-то из героев — вообще в книге их несколько десятков, если не сотня — с тоской думает, что люди сегодня не осмеливаются «читать большие книги — несовершенные, сбивающие с ног, открывающие дорогу в неизведанное». Чилиец Роберто Боланьо, поэт, «инфрареалист», троцкист, революционер, участвовавший в сопротивлении режиму Пиночета, написал именно такую — сбивающую с ног. Пять частей романа, невидимыми нитями сплетенные между собой, должны были, по завещанию писателя (он умер в 2003 году), выйти отдельными книгами, но семья и издатель решили иначе.

Речь здесь идет о немецком писателе Арчимбольди, когда-то воевавшем на Второй мировой, о литературоведах, которые его разыскивают, о чилийском профессоре философии, который сходит с ума, о диких убийствах женщин, происходящих в мексиканском городе Санта-Тереса, и о целом мире вокруг Санта-Тересы, состоящем из разрывов, отсутствия, поисков, дыр, ножевых отверстий. Боланьо то и дело переключает оптику, неожиданно и безжалостно — в его романе есть место и мелким мексиканским бандитам, и советскому писателю Иванову, который после революции начинает писать научную фантастику, и директрисе сумасшедшего дома, и людям, живущим на кладбище, и черному Братству, и полицейским, и влюбленным, и мертвым. Тот, кто читал «Благоволительниц» Джонатана Литтелла, найдет в себе силы подступиться к этому жестокому, нервному, изменяющему сознание роману. Но отдышаться после «2666» едва ли не сложнее, чем после «Благоволительниц».

Николь Краусс. «Быть мужчиной»

Сборник рассказов — меланхоличный и нежный — о том, какие странные существа — люди. Мужчины, женщины, родители, дети, все те, кто пытается понять самих себя и боится этого. Девушка-подросток наблюдает за своей одноклассницей, которая уходит ночевать к взрослому мужчине. Бродман, только что победивший смерть, стоит на крыше со своим внуком-младенцем на руках. Тамар в ужасе от того, что ее 70-летняя мама поселила у себя незнакомца: тот сообщил социальной службе, что он — ее давно потерянный муж. Эти люди ошеломлены тем, что предлагает им жизнь, они отказываются от своих корней или ищут себя, размышляют о своем еврействе или своей неприкаянности, о смерти и новой жизни, и читатель тоскует и задыхается вместе с ними.

Американка Николь Краусс («Хроники любви») о своих романах думает как о зданиях — конструирует их, выстраивает, осознавая, что в них будет жить и герой, и читатель. В ее рассказах тоже есть это ощущение пространства: герои возводят собственную жизнь, стараются как-то ее обустроить, но вот-вот придет какой-нибудь волк, дунет на эти неуклюжие хижины — и все распадется, останутся лишь любовь, тоска и надежда.

Юлия Бедерова, Лев Ганкин, Анна Сокольская. «Книга о музыке»

История европейской академической музыки как история идей, история идеологических сдвигов, история европейской мысли — и, конечно, чувства. Музыка как дар богов, как точное знание, как дьявольские козни или текст, требующий расшифровки, — в этом томе есть место и гармонии, и алгебре, и космологии, и основам государства и права, и литературоведению, и психологии. Это не сборник анекдотов и не сухое изложение событий, история музыки здесь не рассыпается на отдельные страны, ноты, имена — она превращает мир идей в мир звука. Блестящая первая часть, рассказывающая о собственно истории музыки, дополнена прагматической частью — здесь речь идет о фестивалях классической музыки, рекорд-индустрии, музыкальных профессиях. Еще есть словарь терминов, хронологическая таблица (весьма полезная) и монологи о музыке произвольно выбранных персонажей от Джона Малковича до Людмилы Улицкой. Эта часть выбивается из книги, но авторы справедливо замечают, что читать их работу можно как угодно, ведь и отношения с любимой музыкой мы все выстраиваем по-разному.

Энн Тайлер. «Рыжик на обочине»

Майка Мортимер — компьютерный мастер, замкнутый, педантичный «технарь-отшельник». Ему за 40, у него все разложено по местам, он точно знает, чем займется в понедельник и где наведет порядок во вторник. Когда он готовит, он всегда вслух комментирует процесс с каким-нибудь акцентом, например французским. Когда он садится за руль, он всегда старается, чтобы бог транспорта был им доволен. Когда его очередная девушка предлагает ему расстаться, он никогда не может понять, что ей не понравилось. Однажды у его дверей появляется парень и говорит, что он — его сын. Этого не может быть, это неудобно, это, в конце концов, незапланированно.

Американка Энн Тайлер («Обед в ресторане», «Тоска по дому», «Случайный турист», Пулитцеровская премия за «Уроки дыхания») всегда исследует семейные отношения — или шрам на том месте, где они должны быть. Насколько большая и безалаберная семья Майки, все его сестры и племянники, ответственна за то, что он живет один? Отвечают ли вообще люди друг за друга, если не могут справиться даже с собственной жизнью? Что такое дом? Романы Тайлер кажутся простыми, но на самые простые вопросы иногда почти невозможно ответить.

Арсений Котов. «Заброшенные города СССР» и «Монументальное искусство СССР»

Эти альбомы лучше рассматривать парой — как путеводители по руинам, осколкам ушедшей цивилизации, массовую галлюцинацию имперского сознания. Тем более что они устроены похоже: в одном фотографии распределены по разделам вроде «Космос», «Труд» или «Ленин», в другом — по разделам вроде «Космос», «Военное» и «Города-призраки».

Блогер Арсений Котов путешествует по странам бывшего соцлагеря, прежде всего бывшим советским республикам, и фотографирует призрак СССР, проступающий на стенах домов и в цехах заброшенных заводов. Текста не так уж много, но лучшие фотографии самодостаточны, в них — огромная история. Например, надпись «Перестройка — дело каждого» в актовом зале завода в Тольятти, или гора трехколесных велосипедов, замотанных в паутину упаковочной пленки, на мертвом заводском складе в Тульской области, или фреска на здании тракторного завода в Волгограде, на которой смутно похожий на Ленина солдат идет в бой. Рабочие, ученые, космонавты, счастливые дети — облупившиеся боги и герои забытого коммунистического будущего.