Сегодняшняя отличная российская литература — это много истории, детективов и ностальгии по прошлому. В новой подборке Ксении Рождественской семь разножанровых романов, вышедших в последнее время: антиутопия, экзистенциальная драма и ретродетектив.
Corpus
Великий Диктатор маленькой, но гордой страны Лакуны точно знает: в здоровом теле — здоровый дух, поэтому все лакунцы должны мыть руки семь раз в день, право на деторождение имеют лишь те, у кого идеальное здоровье, а смутьянов отправляют в специальные санитарно-исправительные лагеря. Девушки по закону обязаны выйти замуж до 19 лет, и Марии, дочери Диктатора, остается ходить незамужней всего три месяца. Отец собирается лично найти ей мужа, раз уж она сама не хочет этим заняться. Диктатор уверен, что Лакуна — «единственный островок подлинной чистоты и благополучия в океане насилия и разврата, охвативших весь мир». Но в страну, полностью изолированную от мира, пробирается француз-антрополог, и Мария в него влюбляется. Ей придется бежать, Диктатор же на своей шкуре узнает, как работают санлаги, как устроена психушка и какова народная любовь.
Советский драматург Исай Кузнецов, сценарист «Достояния республики» и «Москвы — Кассиопеи», написал этот «кинороман» в конце 1970-х — начале 1980-х, в советской империи, до заката которой оставалось не так уж и много времени, и в этой притче о свободе есть очевидное сочувствие к Диктатору и его «нелепой Лакуне». Роман публикуется впервые.
«Редакция Елены Шубиной»
В 1918 году в доме Ипатьевых в Екатеринбурге была расстреляна вся семья последнего российского императора Николая II. Почти 20 лет спустя чекист Кривошеев, абсолютно уверенный, что это было ритуальное убийство, самозабвенно выбивает из убийц царской семьи доказательства своей теории. Второй голос романа — записки 20-летнего мичмана Российского императорского флота Леонида Анненкова, который с тремя своими товарищами в 1918 году спасает царскую семью буквально за минуты до расстрела и сопровождает ее дальше по растерянной, тонущей в крови России.
Шамбала, далай-лама, тайга, чехи, белые, красные — это настоящий приключенческий, пусть и не вполне исторический роман, в котором исследуется вопрос спасения — в высшем смысле этого слова. Каждый рыцарь может вообразить альтернативную историю, в которой его возлюбленная остается жива, Анненков же фанатично любит великих княжон. «Моя ОТМА» — так он их называет. Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия — Анненков влюблен во всех четырех сразу, он одержим ими, не как женщинами, но как чистым сияющим светом, воплощением России. Алексей Колмогоров — режиссер и сценарист, и «ОТМА» развивается стремительно, по кинематографическим, даже телесериальным законам: здесь явь перемешана с мечтами, здесь невозможно найти истину, но не потому, что все врут и пытаются себя выгородить, а потому, что миров много и сюжеты во всех разные, а вот любовь всегда остается любовью.
«Редакция Елены Шубиной»
Осень 1993 года, в Москве обстреливают парламент, а в Ростове-на-Дону просыпается древнее зло. Ростовская мафия готова к переделу рынка, подростки-лузеры из очень разных семей пытаются держаться вместе, чтобы выжить под прицелом местной шпаны, а некая хтоническая дрянь лезет из-под земли на запах крови и готова вселиться в кого угодно.
Андрей Подшибякин писал рецензии на компьютерные игры — в основном на шутеры, и это придает книге дикого очарования стрелялки. В американской литературе есть особый жанр — «провинциальный хоррор», «хоррор маленького городка». Подшибякин совмещает сериалы «Очень странные дела» и «Бригада» с романами вроде «Оно» Стивена Кинга и «Регуляторы» Ричарда Бахмана, накладывает на ростовскую романтику 1990-х песню Мистера Малого «Буду погибать молодым» — и в итоге получается отличный «хоррор маленького городка», в котором, разумеется, люди гораздо страшнее демонов. А сам город — поле брани, место, где сильный всегда улыбнется, прежде чем убить слабого, место, где кровь никогда не остановится. Права на экранизацию были куплены еще до выхода книги.
«Редакция Елены Шубиной»
Переусложненный, но безусловно захватывающий психологический детектив, университетский роман, античная трагедия. Девять монологов совершенно разных людей, имевших отношение к смерти Никиты, студента философского факультета академии. В предсмертной записке он обвиняет преподавательницу немецкого и деканат факультета, но выясняется, что виноватых в том, что произошло, гораздо больше: староста группы не сказала ему о пересдаче, психолог сделал вид, что не видит пациента, сидящего перед дверью, сосед по комнате, ревновавший Никиту к девушке, посоветовал открыть окно и проветрить, сестра не сразу ответила на сообщение...
Ася Володина берет штампованных персонажей — старенький декан, боящийся потерять свое место, но еще больше боящийся заразы, Снегурка из 1990-х, вынужденная жить по бандитским законам, — и превращает их в живых, несчастных дурачков, не знающих, как справиться с этой жизнью. Каждый рассказывает о себе, никому из рассказчиков, даже автору, нет дела до Никиты, и все эти голоса, отчетливо разные, уверенно и страшно сплетаются вокруг пустого места.
NoAge
Главная героиня — студентка филфака Маша. Точнее, в тексте — маша, с маленькой буквы; хорошо, что формальные приемы иногда отвлекают от этой буйной и нежной прозы, потому что иначе текст сметет читателя, как цунами. Так вот, маша едет на Сахалин, чтобы продать старую семейную квартиру, и у нее в руках оказывается история ее рода. Еще маша влюблена в моряка, а еще она пытается разобраться в себе.
В своем дебюте Мария Ныркова, исследует не столько территорию русского автофикшена, сколько территорию гигантской страны, по которой мотало ее предков. Они бежали, у них отбирали все, что они успевали нажить на новом месте, их гнали дальше, забирали в лагеря, реабилитировали, прославляли в газете. Героиню тоже мотает — от страсти к заливу Терпения, от сумбурного верлибра к цельной, яростной прозе, и рефреном идут семейные истории, истории потерь и выживания. Это разговор с самой собой, с бесконечно терпеливыми женщинами своего рода, с родиной — злой и неумолимой. Героиня пытается удержать мир на собственных плечах, стоит по колено во времени, смотрит на все, что затонуло, схлопнулось, обрушилось. Ищет свой дом. Ныркова подчеркивает, что учится у Оксаны Васякиной, которая, собственно, привила русской прозе автофикшен, но при всем сходстве у них абсолютно разные направления взгляда. Васякина пишет о себе — а вокруг встает страна, Ныркова пишет об истории рода — и выходит из нее на берег, чтобы начать отсчет нового времени.
«Альпина.Проза»
Одновременно изящная 600-страничная безделушка, лабиринт идей и озарений, философский трактат о детстве и своеобразное продолжение (приквел?) «Эксгибициониста», предыдущих мемуаров художника-концептуалиста и писателя-психонавта Павла Пепперштейна. Пепперштейн, один из авторов культовой «Мифогенной любви каст», в новой книге исследует, ощупывает, забывает, перепридумывает детство, иногда собственное.
Он то безмятежен, то игрив, то весело цитирует матерные стишки, то взбалтывает миры, то бредит и изрекает пафосные нелепости, то немедленно и самозабвенно стыдится этого, то рассказывает о мистических закоулках своего детства, а то вдруг выдает блестящее исследование меланхолии в детской коммунистической сказке. Это метароман — не автобиография, а беллетризованные, а иногда и галлюцинаторные воспоминания обо всем советском — от Чебурашки до «небрежных брежневских годов», от переделкинских психоделических маршрутов до ранних стихов Лимонова. Но и обо всем остальном, бывшем и небывалом. Пражский Расклейщик Плакатов и римская зима 2012 года, званые обеды и дикие конференции — сам Пепперштейн называет свою книгу «эйфорическим детективом», наполненным противоречивыми объектами, и главный объект — сама советская/внесоветская жизнь, облитая ясным небесным светом детства.
«Альпина.Проза»
1812 год, петербургский гусар Матвей Мурин вынужден расследовать мутное дело об убийстве женщины легкого поведения в игорном доме. В преступлении обвиняют Прошина, с которым Мурин пил накануне. Что-то в этом деле не сходится. Да ничего в этом деле не сходится. Мурин вовсе не Фандорин, он то и дело ошибается, но война заставила его задуматься о жизни, смерти и справедливости. Справедливость — единственное, что по-настоящему важно.
Юлия Яковлева — искусствовед, театральный продюсер, балетный обозреватель, писательница — не впервые обращается к истории, чтобы подумать о современности. Ее недетские «Ленинградские сказки» гнездились в реалиях 1930-х, из тех же времен — следователь Василий Зайцев («Вдруг охотник выбегает», «Укрощение красного коня», «Небо в алмазах»). Детективы Яковлевой невозможно не сравнивать с акунинской серией об Эрасте Фандорине, хотя в ее криминальном ретро, на первый взгляд, детективная линия не так важна и интересна, как у Акунина. Но в «Бретёре» самое важное — перекличка времен, настроения в свете, чувства и растерянность солдат, вернувшихся с войны с французами, воинское братство. А кто убийца, внимательный читатель поймет почти сразу.
25 августа, 2023