Романы о писателях — один из самых устойчивых литературных трендов последних лет. В этом году таких книг вышло особенно много: ироничные, драматичные, построенные как детектив или воспоминание, они по-разному осмысляют фигуру автора и сам процесс создания художественного произведения. Мы выбрали семь из них — ярких, остросюжетных и написанных с разной степенью приближения к реальности.
Джозеф Конрад, Форд Мэдокс Форд. «Наследники»
«Подписные издания», «Яндекс Книги»Артур Этчингем-Грейнджер — бедный, но амбициозный литератор, один из тех, кто надеется, что великие слова однажды сами появятся на бумаге из-под его пера. Он живет в душной лондонской комнатке, перебивается редкими окололитературными подработками и рассчитывает, что высший свет заметит его и вытянет к литературной славе. Все меняется с появлением эксцентричной иностранки из Четвертого измерения, которая и не думает скрывать, что ее цель — разрушение привычного мироустройства, и Артуру уготована в этом особая роль.
Конрад и Форд создали экспериментальную, местами откровенно странную историю, в которой сквозь слои фантастики и политического детектива видны углы реальности, одинаково острые и для 1901-го, и для 2025-го. С исторической дистанции может показаться, что на рубеже XIX и XX веков литераторы могли жить исключительно на доходы от книг, но и тогда это было доступно немногим. Артур, главный герой «Наследников», сталкивается с тем же: гонорары скромны, стабильности нет, и он соглашается писать для периодики. Очерки о светской жизни хотя и кажутся ему пустыми, но приносят стабильный доход и легитимность в глазах общества.
Этот путь, знакомый многим авторам и сегодня, усыпан ловушками. Писательские амбиции, помноженные на неосведомленность о том, как устроены культурные и политические институции, приводит Артура в закрытое сообщество, стать частью которого он оказывается не готов — ни интеллектуально, ни морально. Успех здесь становится не столько наградой, сколько началом расплаты, а искусство — не только товаром, но и инструментом достижения скрытых целей.
Шуламит Лапид. «Бабочка в сарае»
«Книжники»Представьте себе: вы только что закончили роман. Свежий, сильный, самый личный. Оставили его «отлежаться», и через пару недель он выходит в свет — но под чужим именем. Кто-то присвоил ваш голос, ваши слова и страхи. Именно так начинается эта далекая от детектива, но наполненная интригами история. Тут важнее не кто украл, а почему каждый из героев продолжает воровать — чувства, тексты, роли в семье или обществе.
В такую ситуацию попал главный герой этого романа — писатель Элиша, и, не готовый смириться с этим вопиющим нарушением интеллектуальных (и потому особенно уязвимых) прав, он нанимает частного детектива, но постепенно сам берет на себя функции следователя: пересматривает прошлое, наблюдает за близкими, сомневается в себе.
Шуламит Лапид остро ставит вопрос о личной ответственности — неочевидной и не всегда признаваемой самими героями — и последовательно размывает границы между сочувствием и осуждением: те, кто поступает жестоко, вызывают понимание, те, кто терпит, — раздражение. Роман оставляет читателя не с выводами, а с вопросами: насколько тверды собственные моральные ориентиры, если симпатия распределяется равномерно между всеми участниками истории — вне зависимости от их роли.
Софья Ремез. «Личные мотивы»
«Лайвбук»Старая усадьба в Подмосковье, писательская резиденция, где каждый третий — лауреат, каждый второй ненавидит лауреатов, а каждый первый жаждет вознаграждения собственных заслуг перед великой русской литературой. И вот наутро обнаруживается труп — кто-то убил распорядителя грантовой программы, ради которой здесь все и собрались. А может, он просто не выдержал вечера с усталыми гениями?..
На место приезжает следователь и незамедлительно погружается в вязкую смесь из чужих сюжетов и личных обид. Убийство кажется деталью антуража — как будто герои дают показания не ради правды, а ради яркой реплики, которая обязательно покажет миру, кто здесь настоящий творец.
«Личные мотивы» работают с жанровыми конвенциями, но лишь для того, чтобы разрушить их изнутри. Убийство здесь — повод собрать в одной усадьбе писательское сообщество с неотделимыми от него амбициями, внутренними обидами и вечным ощущением, что всего недостаточно: признания, читательской любви, внимания индустрии. И финансирование — тот самый приз, вокруг которого разворачивается история, — становится символом глубинного дефицита.
Ремез, профессиональная сценаристка, превращает типаж в персонажа, а реплику — в действие. Даже без знания контекста современной русскоязычной прозы роман остается ярким и живым: детали работают, диалоги звучат, сцены выстраиваются как кадры. Это история, которую легко представить на экране — и трудно не досмотреть до конца.
Июнь Ли. «Книга Гусыни»
«Синдбад»Фабьенна умерла, и это стало для ее подруги детства Аньес не горем, а освобождением. Так начинается роман, в котором смерть запускает замалчиваемый годами рассказ. И не просто рассказ, а биографию подростковой дружбы, граничащую с исповедью. И, как в любой исповеди, найти границу между вымыслом для усиления эффекта и абсолютно достоверными фактами не так просто. Впрочем, это привычная для Аньес форма высказывания: когда им с Фабьенной было по 13, она под диктовку властной подруги и забавы ради написала роман и подписала своим именем, а цепочка случайностей сделала его громким дебютом в послевоенной Франции.
Роман выстраивает тонкую драму зависимости, амбиций и власти: в духе «Толстой тетради» Аготы Кристоф и «Неаполитанского квартета» Элены Ферранте — здесь сюжет завязан на хрупкой и порой жестокой женской дружбе. В центре — история о чужой мечте, навязанной под видом дара, и об ответственности за ее исполнение. Автору удается показать, как манипуляция может прятаться под маской заботы, а принуждение — под видом «единственного шанса».
«Книга Гусыни» говорит о праве отказаться — не становиться чужим голосом, даже если этот голос обещает успех. И о том, как трудно освободиться, если чужая история однажды перестала принадлежать своему создателю.
Хавьер Пенья. «Агнес»
«Поляндрия NoAge»Луис Форет — писатель, которого никто никогда не видел, но чьи романы разошлись миллионными тиражами. Его биографию в преддверии выхода последней книги решается написать Агнес, не хватающая звезд с неба журналистка. Сначала — ради интереса, почти в шутку. Но незаметно для себя она оказывается внутри всего массива текстов Форета, который все труднее отличить от реальности.
Формально перед читателем эпистолярный роман: письма, вопросы, ответы разной степени откровенности и объема. Но постепенно структура начинает расползаться — во многом благодаря женщинам из прошлого Форета — исчезнувшим, сломленным, будто вырванным из черновика его следующего бестселлера, но разве есть в литературе хотя бы один полностью выдуманный образ или сюжет?..
Пенья последовательно исследует границу между авторской выдумкой и документальностью. Его герой, подобно легендарной Шахерезаде, рассказывает невероятно правдоподобные истории, каждая из которых могла бы быть реальностью — или ловко сконструированной иллюзией. Так возникает главный вопрос романа: где проходит та самая граница между «основано на реальных событиях» и художественным вымыслом, который, как бы точно ни был написан, всегда остается интерпретацией.
Чон Хиран. «Похороны К.»
InspiriaБезработная и потерянная Чжон садится в поезд к морю — и выходит из него с предложением, от которого невозможно отказаться. Знаменитый, но измотанный жизнью писатель К. предлагает ей сделку: она получает его имя, славу, деньги и возможность начать с нуля. Взамен нужно только отказаться от собственной личности. Чжон соглашается и становится кем-то другим, живет чужой жизнью, пишет от другого имени — пока не узнает: К. давно мертв.
Так начинается история о подмене, выборе и цене успеха. О двух женщинах — писательницах, чьи судьбы сталкиваются на фоне одной смерти. И о том, как в мире, где легко стать кем угодно, невероятно трудно остаться собой.
Здесь нет четкого сюжета, эта небольшая книга скорее напоминает созерцательное путешествие сквозь тени чужой и собственной жизни, где границы между вымыслом и правдой размыты, как морская дымка. Чон Хиран, современная писательница из Южной Кореи, посвящает свой роман раздумьям о природе творчества, о подмене и самости, о недоверии к самым близким. В нем почти невозможно вычленить основную линию — но, возможно, именно в этом его гипнотическая сила.
Алексей Поликовский. «Слова в снегу»
«Альпина нон-фикшн»19 эссе, 19 портретов — от Гоголя и Тургенева до малоизвестных Савина и Сержа. Не энциклопедия, не академическое исследование и даже не обзор «главных имен», а эмоциональная, местами дерзкая и нежная попытка рассказать о литературе через людей, которые ее создавали.
Автор не прячется за объективность: он честно говорит, что это — «выбор сердца». И от этого книга становится только интереснее, ведь вместо канонических биографий — цитаты, фрагменты писем, фразы героев, которые неожиданно ярко отражают самих авторов.
Все эти писатели, такие разные, связаны одним — страстью к слову и невыносимой потребностью писать. Это книга о движении русской прозы — и о том, как она продолжает говорить с читателем, даже когда кажется, что все давно сказано.
Текст: Елена Чернышева