В эфире канала «Москва 24» поговорили с Николаем Цискаридзе про национальное достояние и русский бренд, а еще почему балет в России больше, чем балет, и чем должен пожертвовать артист ради искусства. Кстати, 16 и 17 февраля в зале «Зарядье» пройдут концерты «Виват, Академия!» к 285-летию Академии Русского балета имени Вагановой и 50-летию ее ректора Николая Цискаридзе.
Любая школа — это прежде всего учебный процесс, и тут каждый год разные выпуски, разные дети. Праздновать юбилей (Академии русского балета имени Вагановой. — Прим. ред.) надо так, чтобы напоминать, что мы все-таки самое древнее учебное заведение в России, что мы самое уникальное учебное заведение в области балета в мире. Надо все время об этом напоминать, потому что сейчас такое время, когда очень много информации, очень много лжепророков и каких-то сиюминутных новостей отовсюду сыпется. Хотя дело даже не в праздновании, просто лишний раз люди имеют возможность пойти на что-то хорошее, на что-то качественное. Это сейчас редкость. Поверьте, я как театрал говорю, не как руководитель, не как артист балета.
Понимаете, я вырос в Москве. Я вам точно могу сказать, что раньше было всего две афиши в театральных кассах. Одна была драматических театров, одна, такая же большая, с музыкальными концертными залами и так далее. Сейчас, наверное, афиш шесть, потому что так увеличилось количество театров, количество концертных залов и тех мест, где проводятся мероприятия. Но, когда я стою у этих афиш, я иногда вспоминаю, как я маленький стоял и говорил: «Хочу вот это, вот это, вот это — и это все в один день». Сейчас я стою и понимаю, что не хочу, не хочу, не хочу, никогда, вообще никогда, даже если стрелять будут — не пойду. И меня это так расстраивает, потому что, конечно, когда у тебя, как у театрального человека, есть насмотренность, есть определенное пресыщение хорошим, ты не хочешь терять свое время из-за некачественного.
ТАСС
Я преподаю с 20 лет. Меня на это настраивали с детства, потому что мой педагог, который меня учил в школе, заметил, что у меня очень легкий ум на запоминание. Есть люди, которым нужно потратить время для того, чтобы что-то выучить. А я вообще не трачу время, я просто это уже знаю. Один раз посмотрел — могу повторить. Вот он мне все время говорил: «Тебе будет очень тяжело преподавать, потому что ты очень способный человек, тебя будут раздражать люди, которые тяжело думают». Есть ученики, которых я очень люблю, с такой особенностью, что им надо пять-шесть дней для того, чтобы материал взять. И это время мне лично рядом с ними прожить очень тяжело. Но в какой-то момент я этому всему стал учиться и стал всегда вспоминать маму. Она была потрясающим, с удивительной выдержкой человеком. Она давала много частных уроков. Она готовила вузы, она была физиком, математиком. Когда в 700-й раз рассказывала теорему, я забегал, будучи ребенком, читал ее и говорил: «Как ты не можешь это запомнить?» И мама на меня так смотрела, говорила: «Выйди». И я ей потом говорил: «Как ты его учишь?» Она отвечала: «Ну, это моя профессия».
Я постоянно учусь сам, учусь у многих детей. В прошлом году я взял класс девочек. Встал и сказал на совещании, что мне надоели мальчики. Это очень интересно, потому что пубертат девичий и пубертат юношеский очень разные, а я к юношам привык. Я сам, конечно, это проходил с девочками, все время был рядом, рядом с ними рос, но учить — это совсем другое, потому что, когда девочка занервничает, я по своей природе не очень понимаю почему. Потому я этому учусь. Педагог, как хирург, должен знать и так подвести к результату, чтобы минусы исключить. Вот этому учусь. Это очень смешно и интересно. Сам замечаю за собой, когда раздражаюсь, когда они правы, а я неправ. Но они в какой-то момент поняли, что на меня слезы не действуют и это вообще не про меня. Вообще, просто при мне плакать нельзя, в классе — нет, в жизни — пожалуйста, приди, расскажи, там я помогу. Вот про балет — нет, не при мне, не случится. Это профессия для очень сильных людей эмоционально, физически и духовно, конечно.
У меня была обезьянка, ее звали Читой, и она до сих пор жива, до сих пор существует. Моя тетя была участницей женского ВИА, это был очень известный ансамбль в 1970-е. В общем, они очень много ездили по миру, и тетя с Кубы на мое рождение привезла эту обезьянку. Она очень здорово была сделана. Она мягкая, но личико у нее из очень дорогого пластика — она потеряла вообще выражения, но, несмотря ни на что, у нее глазки моргают до сих пор. Я с ней вырос. И когда ее привезли мне, тогда был очень популярный фильм «Айболит», и там была обезьянка Чита. Очень люблю эту сказку, старую еще, черно-белую. Там была смешная фраза: «Чита, включи вентилятор».
Для меня балет — это не трагедия. Я сам выбрал эту стезю. Я не ожидал, что это станет моей профессией. Я просто хотел на сцену, я на нее вырвался и 30 лет простоял в центре. Да, это хотели оспорить, хотели подвинуть, но у них ничего не вышло и никогда не выйдет. Весь ужас моей жизни был в том, что ребенок захотел и нечаянно оказался. Еще раз: я не в балет хотел, я хотел на сцену. Просто это был единственный легальный способ на ней оказаться. Потому что детские театральные кружки, вот эти при ДК, меня не устраивали. Я на сцену серьезного театра ходил. Моя жизнь была настолько далека от этого волшебства театра, потому что мама — физик, дома все юристы, все люди очень серьезные. Если приходили какие-то гости, это все были какие-то прокуроры, режиссеры, педагоги и так далее.
Уйти. Уйти, да. Если бы у меня не было способностей, я бы ушел. Я был, наверное, единственным артистом в мире, который ушел день в день. Не тем, которого попросили уйти. Да, просто вокруг завершения моей карьеры в прессе бог знает что делалось, но я задолго сказал, что вот в этот день я закончу. Я закончил. Мне никто не верил. Мне многие говорили, что вот сейчас два года отдохнешь, заноет и побежишь опять. Нет. Не хочу, мне даже не снится это. Я так хорошо и честно отслужил и свою вахту отстоял, что пусть кто-то повторит. Вот сейчас к моему 50-летию очень много делали передач, поднимали архивы, иногда мне приходилось давать интервью. В общем, в какой-то момент я это все смотрел про себя, какой я хороший, всякие эти поздравления, документальные фильмы. Я все время сидел и думал, как я хорошо танцую, и в какой-то момент про себя решил, что я сплю спокойно, потому что все неплохо.
Если бы я к себе правильно не относился, я бы походил на очень многих моих коллег, которые были именитыми артистами и ходили около театра и плакали, когда их уже не пускали. Я видел, как некоторые стояли за кулисами и прямо проклинали тех молодых, кто танцует их роли. Другое дело, что я очень часто, глядя, как танцуют мои роли, испытываю досаду, потому что понимаю, что человек очень способный, но он даже 30% своих способностей не использует, потому что ему не повезло с педагогами. Если человек приходит и говорит: «Помогите мне, Николай Максимович, можете с нами порепетировать?» Пожалуйста, я иду с ними репетирую, потому что понимаю, что им творчески никто больше не поможет.
12 февраля