Отрывок из книги «Неудобные женщины» о неравноправии на работе

В издательстве «Альпина нон-фикшн» вышла книга «Неудобные женщины. История феминизма в 11 конфликтах». В ней Кэролайн Криадо Перес апеллирует исключительно фактами о гендерном неравенстве. Публикуем отрывок из главы о работе в жизни женщины.

Был жаркий день, из тех, когда страсти закипают. «Это было самое жаркое и засушливое лето, которое помнит Лондон, — писал год спустя Джо Рогали. — В парках и на Хэмпстед-Хит люди купались и делали счастливые фото, как будто они на берегу моря». Стоял 1976 год, и сотни этих счастливых фотоснимков обрушились на фотолабораторию «Грюнвик» в Северном Лондоне, сделав август самым напряженным временем в году. Пока не появились цифровые фотоаппараты, люди относили негативы в химическую лабораторию на проявку, а уже оттуда они направлялись, например, в «Грюнвик». Через несколько дней заказчики получали снимки в конверте, и тогда выяснялось, сколько кадров они случайно сделали, прикрывая пальцем объектив.

На почте было душно. Комната без окон, кондиционер сломался. Недовольство работников нарастало. По большей части это были иммигранты из Азии, которые сначала уехали в Восточную Африку, а оттуда в Лондон. Управляющий, 32-летний Малькольм Олден, не понимал языка гуджарати, на котором говорило большинство его сотрудников. Еще он не понимал, почему все работают так медленно.

Оказалось, что работники таким образом протестуют против условий работы в «Грюнвике»: низкая зарплата, короткий отпуск и внезапные сокращения штата. Некоторые молодые люди в лаборатории, включая временного работника по имени Сунил Десаи, были раздражены. Они хотели реакции на возмутительные условия труда. Они собирались вступить в профсоюз.

То, что произошло потом, положило начало трудовому конфликту, который растянулся на месяцы и привлек внимание национальной прессы. Двадцать тысяч человек собрались на улице возле лаборатории. Это была первая забастовка с участием иммигрантов из стран Содружества, получившая полную поддержку британских профсоюзов. Она изменила отношение к рабочим азиатского происхождения в Великобритании. Забастовку негативно восприняли правые, и это ускорило подъем тэтчеризма. Забастовка не удалась. Ее возглавлял не Сунил Десаи и не его рассерженные друзья.

Джаябен Десаи родилась в индийской деревне Дхармаджа в штате Гуджарат в 1933 году. В возрасте 22 лет она вышла замуж за хозяина фабрики по имени Сурякант. После рождения первенца семья жила в Танзании (Восточная Африка). Они переехали в Великобританию до того, как в 1968 году Закон о мигрантах в странах Содружества усложнил въезд в страну владельцам британских паспортов из бывших колоний.

Супруги происходили из «торговых и административных классов», как выразился Джек Дромей, член лейбористской партии парламента, а в то время — секретарь Совета «Брент Трейдз». Переехав в Англию, они не получали того уважения, к которому привыкли в колониях. Как всех новоприбывших иммигрантов, их считали дешевой временной рабочей силой. Джаябен Десаи находила это оскорбительным. Она была из среднего класса и в юности принимала участие в движении за независимость Индии; каждый день она видела пропасть, которая раскинулась между рабочими-иммигрантами и британцами. «Она вся пылала от чувства несправедливости, — объяснял мне Дройми, — у них был статус, а теперь их ожидал холодный прием в мрачном северо-западном Лондоне, и они оказались в сомнительной конторе, где к ним вот так относились». Профессор Сундари Анита, которая исследовала забастовку в «Грюнвике», с этим согласна.

«Она остро реагировала на грубое обращение и неуважение, потому что не привыкла к такому. Я думаю, то же самое произошло, когда Ганди выбросили из поезда в Южной Африке: он был возмущен, потому что подвергся расизму как темнокожий. Вот и они так же воспринимали непривычный для них расизм».

За несколько лет в «Грюнвике» прежних работниц различных рас (белых женщин, темнокожих карибских женщин, ирландок) сменили преимущественно иммигрантки из Южной Азии. Это, наряду с гендером, влияло на обращение с ними: более 60 % участников «грюнвикской» забастовки — женщины. «Считается, что женщины хорошо приспособлены для ручного труда, и это представление покоится на гендерных стереотипах: что женщины послушны, пассивны и выносливы, а потому их легко эксплуатировать, — сказала мне Сундари Анита. — Некоторые виды работ считаются женскими, и это их обесценивает».

Маргинализированные одновременно и по расовому, и по гендерному признакам, женщины «Грюнвика» чувствовали себя «на дне». Одна из соратниц Десаи по забастовке рассказывала в 1978 году писательнице и активистке Амрит Уильсон: «Представьте, как унизительно было для нас, и особенно для пожилых женщин, услышать за работой краем уха, как работодатель говорит молодой англичанке: „Ты не захочешь здесь работать, милая; мы не сможем платить столько, сколько тебе нужно“, — а нам приходилось работать, потому что мы были в ловушке».

В зале выдачи заказов женщины могли отойти в уборную только с разрешения управляющего. «Если вы отлучались в туалет и задерживались чуть дольше, он расспрашивал вас, почему так вышло», — рассказывала забастовщица Лакшми Патель в 2019 году на ВВС. Джаябен Десаи советовала другой женщине не стыдиться этой практики. «Почему тебе должно быть стыдно? Ему же не стыдно заставлять тебя проситься в уборную! — говорила она коллеге. — Выучи, как будет по-английски: „Я хочу в туалет“, — и говори без колебаний».

Водители служб доставки и упаковщики на складах сегодня тоже жалуются на подобные ограничения. Туалеты — это феминистская проблема, поскольку женщинам нужно больше времени на уборную, чем мужчинам. Это отчасти механический момент: мы не можем просто расстегнуть ширинку — и готово. Вдобавок женщине может понадобиться сцедить грудное молоко, поменять прокладку или тампон.

Некоторым, прости господи, нужно ополоснуть менструальную чашу в раковине. На работе, связанной с поездками, например при вождении автобуса или на грузоперевозках, женщины не могут мочиться, стоя у колеса, как мужчины (да и они, по правде говоря, не должны). Недержание встречается у женщин гораздо чаще и становится особой проблемой после родов. Ограничение доступа в уборную мелочно и некрасиво, но особенно неприятно, если так поступают с женщинами.

Ситуация с туалетом — далеко не единственное, что приходилось терпеть Десаи и ее коллегам. Владелец лаборатории, англичанин индийского происхождения Джордж Уорд, ввел рейтинг производительности работников. Тех, кто оказывался в конце рейтинга, зачастую увольняли, и само его существование напоминало о том, как легко потерять работу.

Сверхурочная работа была обязательной и иногда затягивалась до десяти часов вечера. Часто об этом объявляли незадолго до окончания рабочего дня, что не позволяло матерям забрать детей из школы.

«С женщинами в этой компании обращались хуже всего, — рассказывала Десаи на женском собрании во Дворце Александры в 1977 году. — Беременным не разрешали посещать пренатальную клинику, женщин не отпускали с работы, чтобы сводить заболевшего ребенка к врачу... нас оскорбляли, если мы не работали усерднее. Это и многое другое молча сносили женщины-иммигрантки в „Грюнвике“».

Сунил Десаи, который тогда был студентом, работал вместе со своей 43-летней матерью в почтовом отделе компании. Была пятница, 20 августа, и потому все особенно старались, торопясь разослать обработанные фотографии до наступления выходных. Чуть раньше в тот день другой студент, Девши Бхудия, отказался выполнять, по его мнению, бессмысленный приказ: рассортировать до конца дня 13 ящиков с исходящей почтой. Его уволили, и трое других работников ушли вместе с ним. Затем с Сунилом случилась неприятность: другой студент его пощекотал, и он расхохотался. Управляющий, Малькольм Олден, сказал им: «Перестаньте кричать, как обезьяны, здесь вам не зоопарк».

В конце смены, совсем было приготовившись уходить, Джаябен Десаи заспорила с Олденом по поводу сверхурочной работы. Она была уже раздосадована его пренебрежительными словами в адрес ее сына. «Я обращалась ко всем», — рассказывала Десаи лорду-судье Скарману на судебном заседании в 1977 году. Она спросила Олдена, почему он не нанимает белых девушек в почтовый отдел. Возможно, она намекала на то, что в «Грюнвике» работали одни иммигрантки и студентки, потому что их не считали кормильцами семьи, а значит, руководство могло им недоплачивать и увольнять без зазрения совести. А потом она произнесла фразу, ставшую в «Грюнвике» крылатой: «Вы сказали, что это не зоопарк. Но это как раз не фабрика, а зоопарк. В зоопарке бывают разные животные. Обезьяны пляшут под вашу дудку; а львы могут откусить вам голову. Мы — львы, господин управляющий». После этой речи и Джаябен, и Сунила выпроводили вон.

В понедельник у ворот лаборатории «Грюнвик» прошли пикеты: нередкое зрелище в 1970-х, когда забастовщики отговаривали своих коллег идти на работу. Другие сотрудники вышли в три часа на обед, и за углом завязалась потасовка, потому что люди с соседнего завода присоединились к неофициальной забастовке. Была одна загвоздка: никто из забастовщиков не состоял в профсоюзе. Поскольку они были недавними иммигрантами, это неудивительно: в крупных профсоюзах доминировали традиционные профессии вроде фабричного производства и, с точки зрения участников таких профсоюзов, рабочий класс представляли белые британские мужчины.

Но это значило, что по закону работники «Грюнвика» покинули свои рабочие места в рабочее время и, следовательно, не имеют никаких прав. Поэтому Сунил Десаи, его друзья и мать решили, что им нужно вступить в профсоюз.

Я не хочу врать ни себе, ни вам. Сейчас сложно представить, какую власть имели профсоюзы: во время Всеобщей стачки 1926 года, по данным Национального архива, 1,5 миллиона британцев объявили забастовку в поддержку шахтеров. В 1970 году 10 миллионов рабочих дней было потеряно из-за забастовок.

Во время забастовки работников «Грюнвика» многие профсоюзы были очень влиятельны и не всегда ответственно и честно пользовались этим. Существование рабочих мест, которые могли занимать лишь члены профсоюзов, провоцировало сомнительные практики найма: например, родственники участников профсоюзов получали льготы, а некоторые этнические группы негласно исключались.

Когда я устроилась в газету, опытные журналисты рассказывали мне о железной хватке профсоюза типографских работников на Флит-стрит и о Руперте Мердоке, который напечатал газету без них. У работников типографий были в чести мачизм и пьянство, и они сопротивлялись технологическим достижениям, которые могли привести к сокращению рабочих мест или ослаблению их власти. Не все журналисты были огорчены их исчезновением.

Звучит банально, но одна из неизбежных проблем с профсоюзами в том, что они отстаивают благополучие членов профсоюза — в ущерб интересам всех остальных. В первой половине XX века подавляющее большинство в профсоюзах составляли белые мужчины. Поэтому женщины и меньшинства больше боролись за то, чтобы заручиться поддержкой этой главной силы, чем за зарплаты и лучшие условия труда.

«Форд» в Дагенеме, потому что труд швеи считали «неквалифицированным», а аналогичную работу мужчин признавали «более квалифицированной». Их работе присваивался более низкий уровень, чтобы не обижать работников завода (мужчин). Поначалу лидеры профсоюза не спешили поддерживать женщин в Дагенеме. Когда министр кабинета партии лейбористов Барбара Касл пригласила их на чай, она обнаружила, что, помимо противоречивой системы оценки, «женщины на заводе автоматически получают 85 % мужской зарплаты». Касл писала в своих мемуарах «Бесконечная борьба» (Fighting All the Way): забастовка подтвердила ее уверенность, что «равная оплата труда — это проблема, которую лейбористское правительство больше не может игнорировать». Она столкнулась с ожесточенным сопротивлением левых. Рост зарплат у мужчин сдерживается для того, чтобы не разгонять инфляцию.

Как при этом женщины смеют просить повышения? Провести Закон о равной оплате труда два года спустя было нелегкой задачей. Закон 1970 года запретил платить женщине меньше, чем мужчине, за одинаковую работу. Однако до сих пор в ходу более изощренные формы дискриминации. Профессии, где женщины составляют большинство, как правило, более низкооплачиваемые, чем те, где преобладают мужчины, независимо от необходимого уровня квалификации. Почему? Потому что «женскую работу» делают женщины. А следовательно, по молчаливому заключению, она легче.

Сегодня мы вспоминаем борьбу Барбары Касл, потому что есть мнение, что все освободительные движения (против расизма, за права ЛГБТ, женщин, лиц с ограниченными возможностями) шли в одном направлении. Растущая волна толерантности держит всех на плаву — так это выглядит со стороны. Но в действительности одна группа зачастую получала преимущества за счет других. Этот конфликт трудно, но необходимо понимать. Есть разница между радостным самосовершенствованием и реальной политической борьбой. Концепция конкурирующих прав — важнейшая часть дебатов на тему абортов, например. В какой мере женщины могут контролировать свое тело? Где их права входят в противоречие с правами будущего человека, который развивается в их чреве?

Борьба с патриархальным монстром — белым, богатым, гетеросексуальным цисгендерным чудовищем, которое скалит зубы и, возможно, носит монокль, — понятна. Сейчас феминисткам сложнее всего бороться с другим типом угнетения. Возьмем настойчивое утверждение некоторых активистов, что нет конфликта между правами транс-женщин и биологических женщин, скажем, в большом спорте. А между тем он определенно существует: мужское половое созревание приносит те же преимущества, что и прием допинга: силу, скорость, объем легких, и эти преимущества не стираются полностью подавлением выработки тестостерона. Необходим компромисс, который бы разграничил законное право транс-женщин на коррекцию пола и правила, позволяющие учитывать биологический пол.

Или возьмем щекотливую проблему религиозного фундаментализма, который часто ограничивает возможности женщин и их поведение. Должно ли быть позволено в ультраортодоксальных еврейских и жестких исламских школах говорить ученикам, что гомосексуальность — это плохо? Современные освободительные движения часто не торопятся говорить об этой проблеме, в надежде на то, что найдутся простые решения и никто не будет чувствовать дискриминации, или отмахиваются от конфликта, подразумевая, что только одна группа заслуживает того, чтобы быть услышанной. Но и это еще не все.

Рано или поздно встает вопрос, чьи потребности более неотложны. «Язык приоритетов — это религия социализма», — заявил Онейрин Беван, политик-лейборист, сооснователь Национальной службы здравоохранения. Язык приоритетов должен быть также и религией феминизма. Бывают моменты, когда неудобные женщины должны ставить себя на первое место. История феминизма — это история женщин, которых уверяли, что их дело, конечно, важное, но они должны подождать, когда придет их черед. Так случилось с суфражистками, которым было сказано, что сначала нужно разобраться с ирландским самоуправлением и всеобщим избирательным правом для мужчин; так случилось с женщинами на заводах боеприпасов, которым приказали возвращаться по домам и освободить рабочие места для солдат, вернувшихся с войны.

Эта тенденция продиктована негласной уверенностью в том, что сексизм некоторым образом не столь серьезная форма угнетения, как расизм или гомофобия — формы угнетения, от которых могут страдать и мужчины. Влияет на нее и само наше представление о женственности. В состязании с другими меньшинствами от женщин ожидают, что они притихнут и подвинутся, будут альтруистичны и уступчивы. Трудно, подобно суфражисткам, настаивать на том, что борьба с сексизмом должна стоять на первом месте. Но иногда это необходимо. В конце концов, после очередной забастовки женский труд на заводе «Форд» стал оцениваться выше. Борьба женщин раздражала рабочих-мужчин, которых женщины видели ежедневно. Но они не могли себе позволить остановиться из-за этого.

Я говорю обо всем этом, потому что женщины и этнические меньшинства часто не находили поддержки в профсоюзном движении, которое было создано для мобилизации рабочего класса. Иммигрантки сталкиваются с двойной дискриминацией: их одновременно угнетают и как иммигрантов, и как женщин. Для решения этой проблемы необходимо то, что американская исследовательница права Кимберли Уильямс Креншоу называет интерсекциональностью.

«Невидимые женщины. Почему мы живем в мире, удобном только для мужчин. Неравноправие, основанное на данных», издательство «Альпина»