Одиссей в пути и Пенелопа дома. Отрывок из книги «Женский архетип в мифологии и литературе»

В издательстве «Альпина Паблишер» вышла книга Марии Татар «Тысячеликая героиня. Женский архетип в мифологии и литературе». Автор разбирает канонические образы, описанные исследователем Джозефом Кэмпбеллом, и доказывает, что женщины — не только матери и супруги, но и воительницы с собственными интересами. Публикуем сразу две главы — «Одиссей в пути и Пенелопа дома» и «Преображение мифологических героинь».

Одиссей в пути и Пенелопа дома

Мало кто поспорит с тем, что тысячеликий герой захватил западное сознание и мешает нам разглядеть то, какую роль в историях, превращенных нами во вневременные, универсальные столпы культуры, играют женщины. Если женщины в них и фигурируют, они, как правило, лишены голоса и свободы действий и уж тем более права участвовать в общественной жизни. Одиссея мы видим в действии, увлеченно следя за его хитрыми уловками и отважными поступками. Мы чувствуем его тоску, когда он уплывает от Калипсо, дрожим вместе с ним в пещере Полифема и радуемся, когда он возвращается домой к Пенелопе и Телемаху. Как герой классической Античности, он совершает «чудесные деяния», что считается отличительной характеристикой увенчанного славой мужа того времени. Пенелопа же, как многие ее сестры из других мифов и эпических поэм, заключена внутри дома и мало что может сказать от своего собственного лица. В национальных эпосах, от финской «Калевалы» до французской «Песни о Роланде», и в авторских произведениях, от драмы Гёте «Фауст» до оперы Вагнера «Летучий голландец», женщины молча прядут и ткут, готовят и убирают, вышивают, рожают детей, лечат и восстанавливают то, что было разрушено, расчищая герою путь к спасению или, по крайней мере, не преграждая его.

Вспомним еще раз «Одиссею» Гомера. Чтобы оценить культурное влияние этого текста, просто задумайтесь, скольких юных студентов просили описать основные черты его протагониста. Мы можем представить масштабы этого явления, посмотрев на примеры ответов на данный вопрос, которые выдаются по запросу «Одиссей» и «герой» в Google. Имя им легион. Вот первая запись, которая выпала мне при таком поиске в 2020 г.: «Одиссей смелый, верный, умный, порой заносчивый, мудрый, сильный, проницательный, хитрый, величественный». Вот запись с одного из сайтов: «Одиссей наделен всеми определяющими чертами гомеровского лидера: силой, отвагой, благородством, жаждой славы и властностью. Однако его самая значимая и характерная черта — острый ум». Еще один источник сообщает нам, что Одиссей «преуспевает благодаря своим уловкам не в меньшей степени, чем благодаря своей отваге», и добавляет, что он «интеллектуал».

А что говорит поиск насчет других героев Гомера? Ахиллес тоже обретает «некое подобие бессмертия» благодаря своему «бесстрашию и непоколебимой, искренней преданности делу». Он главный герой Троянской войны и «величайший» из всех древнегреческих героев. Несмотря на свою «сверхчеловеческую силу», он обладает «некоторыми недостатками характера» (к ним можно отнести его обидчивость, да и угрозы расчленить тело Гектора и отведать его сырого мяса тоже настораживают). Эти свойства, увы, не дают ему вести себя «достойно и благородно», но нисколько не мешают выполнить свою миссию по достижению бессмертия, что он и делает в поэме под названием «Илиада».

Что же касается Пенелопы, первые определения, которые нам выпадут в Google, будут касаться не самой личности героини, а ее семейного статуса: «супруга Одиссея» и «мать Телемаха». «Главные качества Пенелопы — это пассивность, верность и терпение (а также красота и искусное владение ткацким станком), все извечные женские добродетели», — узнаем мы. И контрольный выстрел: «Она почти ничего не делает, только лежит в постели и рыдает». Один из комментаторов признает, что у нее есть некоторые «скрытые качества», среди которых «хитрость и ум». Другой считает ее также «прагматичной» и «проницательной», но подчеркивает, что ее «самой важной характеристикой» остается «супружеская верность», притом неверность ее супруга никак не упоминается. На сайте под названием «Психология Пенелопы» (The Psychology of Penelope) мы читаем, что Пенелопа «знаменита» тем, что демонстрирует «верность, которую каждый мужчина ждет от своей жены, но также излучает сексуальное желание, которое он хочет видеть в своей любовнице». Конечно, некоторые из этих заявлений можно отмести как бредятину, которой полнится интернет, но их оптимизация поисковыми механизмами свидетельствует о том, что они сыграли не последнюю роль в восприятии «Одиссеи» студентами и содержании их учебных эссе. А еще они позволяют судить, какие стандартные знания закладывались в головы учащихся задолго до того, как интернет стал их главным источником информации. Подрастающие поколения очень рано и быстро узнают о гендерных различиях: что нужно, чтобы стать героем, а что нужно, чтобы удержать своего мужчину.

Женские образы «Одиссеи» не просто граничат со стереотипами — они задают эти стереотипы. С одной стороны, у нас есть пленительная Елена, соблазнительная femme fatale, которая представляет собой угрозу всему человечеству, поскольку перед ней не может устоять ни одно мужское сердце (заметьте, какая ирония: женщина виновата в мужской падкости на красоту). С другой — Пенелопа, добродетельная жена, целомудренная и верная, которая ждет дома своего мужа, пока он испытывает на себе чары сирен и волшебниц. На Елену возложена ответственность за смерть и разрушение, поскольку ее красота привлекает к себе слишком много внимания и спускает на воду тысячу (военных) кораблей, а Пенелопа, продолжая выполнять свои обязанности по дому, ткет погребальный саван и хитростью отбивается от назойливых женихов. И наконец, замыкает это трио убийца — Клитемнестра, вместе с любовником замышляющая заколоть своего мужа Агамемнона (способного принести в жертву собственную дочь ради попутного ветра до Трои), набросив ему на голову покрывало.

Она напоминает нам о том, что не все женщины так целомудренны, верны и ослепительно прекрасны, как две другие выдающиеся женские фигуры в эпосе. Студентов учили воспринимать эти истории как канонические, авторитетные и нормативные, их практически никогда не побуждали обратить внимание на женское молчание и проанализировать гендерные стереотипы. Этого не делают и сейчас.

«Одиссея» возникла в древнегреческой культуре устного повествования и была изложена в том виде, в котором мы знаем ее сейчас, в VIII в. до н. э. Будучи записанными, эпические поэмы утрачивали ту импровизационную энергию, которой обладали их устные варианты. Превращаясь в священные тексты, не терпящие никаких изменений и трактовок, и становясь частью литературно-исторического архива, эти истории уже не вызывали у слушателя желания пересмотреть их, оспорить их ценности и внести изменения, что было возможно при их устном воспроизведении. Народные сказки, как отмечают фольклористы, меняются при каждом повторении, включая в себя творческие идеи слушателей, хотя вместе с тем сохраняют в себе и то, что было заложено более ранними сказителями, бардами и рапсодами. Но когда их записывают или даже просто заново переводят для англо-американской аудитории, их исторически обусловленные ценности и убеждения закрепляются в форме вневременных, универсальных истин. Однако, как мы увидим далее, при пересказе историй и мифов прошлого их вполне возможно оспорить, усложнить и переиначить.

Преображение мифологических героинь

Мнемозина — имя матери всех муз. Она богиня памяти, и без ее дочерей не существовало бы ни песен, ни музыки, ни танцев, ни историй. Именно к Мнемозине взывают женщины-писательницы последних десятилетий. Пришло время, как бы говорят нам они, вспомнить не только героев, но и героинь античного мира. В своих запоздалых актах мифотворчества сегодняшние писательницы делают то, с чем всегда блестяще справлялись все создатели мифов, — составляют новые истории из противоречащих друг другу, конфликтующих исторических сведений, легенд и сказаний. И, словно по мановению волшебной палочки, восстанавливают память о женщинах прошлого, возвращая их к жизни.

«Почему бы не поэкспериментировать? — однажды спросила себя немецкая писательница Криста Вольф. — Что будет, если заменить всех великих героев мировой литературы на женщин? Ахиллеса, Геракла, Одиссея, Эдипа, Агамемнона, Иисуса, короля Лира, Фауста, Жюльена Сореля, Вильгельма Мейстера». Сейчас этот эксперимент проводят писательницы из множества разных культур, причем интересуют их не столько Фауст с Сорелем, сколько Ахиллес и Одиссей. Они прекрасно понимают, что это особенная дерзость — браться за Античность (вот где были деяния так деяния), переписывать Гомера, а не Шекспира, хотя Великому барду уже тоже не раз бросали вызов. Как современные писательницы, такие как Маргарет Этвуд, Криста Вольф и Пэт Баркер, работают со священными текстами прошлого? Большинство из них не стремятся изменить саму историю, их цель — показать ее с точки зрения женщин, действующих на домашнем фронте, тех беззащитных свидетельниц, которые до нынешних пор были вынуждены молча наблюдать за событиями, не имея возможности участвовать в них.

Гомер и другие сказители укрощали фантасмагорию войны, сосредотачивая внимание на нескольких идеализированных фигурах и концентрируя все действие своих историй в череде ярких, напряженных драматических сцен. Женщины-писательницы используют самые разные стратегии для того, чтобы «переосмыслить» (крайне любимый ими термин) прошлое. Что они делают, чтобы мы могли взглянуть на те же события свежим взглядом? Самая распространенная тактика — отправить нас в сознание женщины и позволить нам прожить историю вместе с ней. Троянская война, наполеоновское вторжение в Россию, реставрация Бурбонов воспринимаются совсем иначе, когда мы видим их под иным углом и слышим историю «словоохотливой» повествовательницы, готовой раскрыть нам все подробности и рассказать, каково это — оставаться сторонним наблюдателем кровавых войн и баталий, где сражаются герои.

«Пенелопиада» Маргарет Этвуд написана от имени Пенелопы и 12 «служанок» (на самом деле рабынь), которые отбивались от женихов — кто успешно, кто не очень. «Кассандра» Кристы Вольф — это повествование от лица заглавной героини в день ее смерти. А «Безмолвие девушек» Пэт Баркер позволяет нам услышать голос Брисеиды — пленницы, отданной в наложницы Ахиллесу. Все эти «поправки» к «Одиссее» и «Илиаде» представляют собой рассказы от первого лица, порой затянутые, путаные и чересчур многословные. Но вместе с тем все они позволяют нам услышать личные, исповедальные повести тех, кого притесняли, порабощали и жестоко подчиняли себе сильные мира сего. Они переключаются между разными тональностями: от жалобы и обвинения до самооправдания и саморазоблачения. Они радикально переворачивают знакомые сюжеты, и внезапно герои получают новые эпитеты и определения. «Ахилл, скот», — раз за разом повторяет Кассандра в романе Вольф, пока репутация многосветлого героя Гомера не рассыпается в прах.

Писателей, которые брались воссоздавать судьбы женщин античного мира, можно было бы назвать Social Justice Storytellers («рассказчиками, борющимися за социальную справедливость»), если бы термин Social Justice Warrior («борец за социальную справедливость», «воин социальной справедливости») не присвоили ультраправые политические силы, превратив его в оскорбление. Термин Social Justice Warrior в 2015 г. был добавлен в «Оксфордский словарь английского языка». Он означает уничижительное наименование «человека, который выражает или продвигает социально прогрессивные взгляды». Его применяют к активистам, чья цель — искоренять социальную несправедливость, опираясь на принципы политкорректности и политики идентичности. До 2008 г. так называли заступников тех, кто испытывал экономическое или социальное притеснение, кто был лишен привилегий и подвергался эксплуатации. Но с 2014 г., в результате череды скандалов под общим названием «Геймергейт» (тогда на тех, кто обвинял индустрию видеоигр в притеснении женщин, правые натравили агрессивных защитников геймерской культуры), словосочетание «борец за социальную справедливость» стало оскорбительным обозначением для всех, кто принимал сторону жертв харассмента, и многие из таких борцов впоследствии сами столкнулись с троллингом и многочисленными угрозами.

«Рассказчики, борющиеся за социальную справедливость» — это определение, при всей его неприятной дополнительной коннотации, по-прежнему описывает то, к чему стремились писательницы в прошлом веке и к чему стремятся сейчас. Задавшись целью показать нам лица тех, кто был маргинализирован, и дать возможность услышать их голоса, они рассказывают истории, побуждающие читателя переосмыслить судьбу женщин прошлого и задуматься о стратегиях, которые они использовали для выживания. Эти авторы документируют героические акты сострадания, а также искусные тактики, при помощи которых женщины прошлого высказывали свои жалобы и добивались перемен.